Ирина Грекова: Маленький Гарусов

— Вчера мне позвонили и на сегодня назначили встречу, — ровным голосом говорил Гарусов, не отрывая глаз от журнальной статьи.

Марина Борисовна мгновенно отзывалась трепетом:

— Что же, я очень рада, если это вас самого радует.

— Конечно, радует как человека. Ведь эта встреча — сверхплановая, не по делу, а просто так. Значит, у нее есть желание меня видеть...

— Дай бог, — с сомнением говорила Марина Борисовна.

— Ваше сомнение я понимаю. Вы приписываете ей одни только корыстные цели.

— Боюсь, что да.

— Конечно, возможна и такая трактовка.

— Толя, не подумайте, что я пытаюсь на вас влиять...

— А что? Повлиять на меня было бы неплохо. Но я и без влияний могу рассуждать трезво. Я сам вижу: чем больше мы с ней встречаемся, тем больше наши отношения запутываются. И в материальном смысле, и во всех других.

— Да, и я боюсь, что они не дадут вам счастья.

— Смотря как понимать. Счастье — это не обязательно жить вместе. Я, например, испытываю счастье оттого, что ей помогаю.

— Ладно, испытывайте. Но нельзя же помогать без конца, совсем забывать о себе!

— Почему нельзя?

...И в самом деле, почему? Тут Марина Борисовна не могла найти убедительных слов. Восклицания вроде: «Вы же себя губите!» или: «Посмотрите, на кого вы стали похожи!», противные ей самой, явно не достигали цели. Иногда она робко пыталась напомнить о Зое и Ниночке. Тут получалось еще хуже — Гарусов немедленно погружался в свою глубину, порою даже на несколько дней, от чего Марина Борисовна очень страдала. Когда он вновь оттуда возникал, она сияла, как именинница, и готова была на любые уступки. Но долго она уступать не могла, опять начинались споры. Иногда он ее доводил буквально до слез, и она по-детски просила:

— Ну, Толя, ну возьмите у меня денег, ну, пожалуйста! Хотите, я, как ростовщик, стану брать с вас проценты? Вы этим даже мне поможете, ладно?

— Нет. У вас самой плохо с деньгами, я знаю.

— Ничего. Сегодня плохо, завтра хорошо. Я достану, выкручусь.

— Нет.

— До чего же вы упрямы! Я еще тогда в этом убедилась, когда вы работали в кружке. Упрямство и одержимость. Вы себя голодом уморите, как Гоголь.

— Не беспокойтесь, Марина Борисовна. Я к хорошей жизни не привык. Умею себя ограничивать.

— Не лучше ли было бы ей себя ограничить... хоть немного?

— Она не так воспитана, чтобы себя ограничивать. Отчасти я ее сам воспитал. Я ей внушил, что очень много получаю. А она — человек бескорыстный.

— Бескорыстный? Ну уж...

— Вы ее не знаете, а я знаю. Она от ботиков ушла.

— От каких ботиков, боже мой? С вами с ума сойдешь.

Гарусов рассказал про ботики. Марина Борисовна была тронута:

— Может быть, я к ней несправедлива...

Но грустный вид и хроническое безденежье Гарусова снова делали свое дело.

— Неужели вы не видите, — иногда взрывалась Марина Борисовна, — что она и не думает выходить за вас замуж?

— Вполне возможно. Но это еще не причина, чтобы я перестал ей помогать. Я вижу: человеку трудно, я могу человеку помочь, и я помогаю.

Это отвлеченное «человеку» больше всего бесило Марину Борисовну...

Однажды Гарусов возник из своей глубины несколько менее, чем всегда, спокойный и сообщил:

— Вчера я ходил туда, на новую квартиру, и видел Валиного мужа.

— Ну, ну, — встрепенулась Марина Борисовна.

— Я уже давно хотел съездить, посмотреть, а вчера знал, что ее не будет дома...

— Ах, рассказывайте, не тяните, что за манера такая, прямо иголкой за нерв. Садист.

— Ну, что? Отворяет мне человек. Я сразу понял, что это он.

— И какой?

— Мне понравился. Высокий, белокурый, как говорят: открытое русское лицо. Довольно интересный, несравненно лучше меня. Я бы на ее месте не колебался, с кем жить.

— Она, кажется, и не колеблется, — съязвила Марина Борисовна. — Простите, Толя. И как же вы с ним, разговаривали?

— Недолго поговорили.

— Давайте, давайте, весь разговор, всеми словами.

— Всеми словами не помню. Я сказал, что Валин знакомый, просил передать привет от Гарусова.

— А он?

— Говорит: «Заходите, подождите, она скоро придет». Я-то знал, что не скоро. Зашел...

— Дальше что?

— Он бутылку поставил и банку пастеризованной черной икры. Я пить и ждать не стал, а квартиру осмотрел. Хорошая квартира, и мебель моя стоит. Телевизор — я и не знал, что они купили. Усмехнулся и ушел. Теперь Валя рассердится, когда узнает, что я там был.

Через два дня Гарусов пришел чернее ночи. Марина Борисовна еле дождалась, пока они остались одни.