Ирина Грекова - Пороги

Очередь загудела. Какой-то парень в красной куртке, косая сажень в плечах, пробивался вперед, толкнул Анну Кирилловну в грудь. Она возмутилась:

— Как вы себя ведете? Лезете без очереди, да еще толкаетесь!

Он повернулся к ней с румяным презрением на толстогубом лице:

— А ты, бабка, чего выступаешь? Мы на работу идем. Неужто из-за вас, пенсионеров, в очереди стоять? Тебе в крематорий пора, а ты туда же, за апельсинами! Как правдашная!

«Приговорил, — думала Анна Кирилловна. — На пенсию, а там и в крематорий. Надо прислушиваться к голосу масс».

Парень, ругаясь, пробивался к прилавку.

— Не пускайте его!

— Заведующего позвать!

— Да пускай получит, — отозвалась дородная старая женщина. — Может, человеку в самом деле на работу пора.

— А нам не пора? — кричали возмущенные.

— А пенсионеры не люди? — пискнула игрушечная старушка в соломенной шляпке грибом.

Парень тем временем уже получил апельсины и протискивался назад. Очередь жила своей временно-коллективной, копотливой жизнью. Анна Кирилловна уже ни о чем не думала, только ждала.

Дождалась, взяла три кило и, переваливаясь, как утка, поспешила домой. Две сумки да еще бумажный мешок с апельсинами, прижатый к груди. Чувство победителя, взявшего ценный трофей...

Дома у Кати была большая стирка. Стиральная машина ржала и прыгала. Все-таки эта техника у нас не на высоте.

Внук Вася, стоя в манежике, улыбнулся, протянул руку и сказал: «Син». В его ярко-карих глазах, похожих на два каштана, засияли сразу два апельсина. Разумеется, он был мокрый.

— Сейчас, мое сокровище, сейчас, мое солнышко. Сменим ползунки, купаться будем. В тепленькой водичке. Беленькие станем, чистенькие...

Купать Васю было привилегией Анны Кирилловны, которую она никому не уступала. Любила всю церемонию: налить воды в ванночку, попробовать локтем, не горяча ли, наполнить кувшин водой попрохладнее, для ополаскивания, пустить вплавь игрушки... Что-то вечное, идущее от далеких предков, только те купали не в ванночке, а в корыте. Пожалуй, согласилась бы уйти на пенсию, если б отдали ей Васю совсем: делай что хочешь. Да ведь не отдадут.

Раздела мальчика, прижала его к себе, вдыхая чуть кисленький, молочный запах младенческой шеи. Вася немножко трусил и говорил «миля» (прошлый раз ему мыло попало в глаза). Эта прелестная, доверчивая трусость! Она посадила его в воду, он ударил по ней рукой и сказал: «Бах!»

— Слышишь, Катя, он сказал «бах»! — крикнула в кухню Анна Кирилловна. Но Катя из-за рычания техники ничего не услышала. — Он сказал «бах»! — крикнула громче Анна Кирилловна. Катя вошла, вытирая руки. Усталая, чем-то расстроенная. Складочка у губ обозначилась резче.

— Что тебе, мама?

— Ты только подумай, он усвоил новое слово «бах!».

— Ну и что? — не умилившись, сказала Катя и вышла из ванной.

...С девочкой что-то сегодня неладно. Не поссорились ли опять с Тамерланом? (Зятя звали воинственным именем Тамерлан, малоподходящим к его щуплой белокурой внешности.) Дома его нет. Спрашивать не буду.

Скользкое от мыла жемчужно-белое тельце. Благополучно вымыла голову, мыло не попало в глаза. Вася играл розовым крокодилом, странная расцветка — крокодил должен быть зеленым. Только подумать: вот так же купала своих, а потом Гошу. Такой же был беленький, гладенький, скользкий, так же курчавились волосики сзади... Неужели Вася, когда вырастет, тоже будет бросать жен, уходить от детей? Не дай бог до этого дожить!

Выкупанный, вытертый, одетый в чистую рубашку, Вася был великолепен, как первый день творения. Ножки со врозь глядящими пальчиками — новенькие, ни разу не хоженые... Почему человек, вырастая, теряет эту молочную прелесть, грубеет, омозолевает, обызвествляется? Недосмотр природы...

Накормив внука из бутылочки (баловство, которое ему, почти годовалому, разрешалось только на ночь), она уложила его в кровать. Вася потребовал «бабу», что означало соску. Соски ему уже не полагалось: недавно на семейном совете решили его отлучить.

— Не будет тебе «бабу», — сказала Анна Кирилловна, — бросай курить. Я бы сама бросила, да не могу.

Еще несколько раз воскликнув «бабу!» и не получив желаемого, Вася примирился с судьбой, сунул палец и рот и закрыл глаза.

«Ну не прелесть ли! — думала Анна Кирилловна. — Другой бы на его месте устроил скандал».

Она вспоминала младенчество своих собственных детей, которые были строптивы и все без исключения орали по ночам. Эти бессонные ночи, после которых клюешь носом у доски...