Марат Басыров - Печатная машина

— Я о другом.

— Ну?

— Как ты можешь быть мне отцом? — спрашивает он. — Ты что, родил меня в двенадцать лет?

— Сам не знаю, — вздыхаю я. — А тебя это сильно волнует?

— Нет. Но все же.

— Космос, — отвечаю я.

— А, — говорит сынок. — Спокойной ночи, отец.

— Спокойной ночи.

Что-то с этим псом было не так. Это еще мягко сказано. Его корежило, будто в нем веселился собачий бес.

Он на пару минут затихал, но потом его опять начинало возить по полу. Татьяна и Галя хватались за сердце, глядя на мучения Тузика.

Нам с Саней тоже было не по себе.

— Надо что-то делать, — сказала Татьяна, обращаясь сразу ко всем. — Как-то лечить.

— Через час Алиска из школы придет, — напомнила Галя. — Она не должна это видеть.

Тузик очумело уставился в никуда. На него и правда невозможно было смотреть.

Мы стояли в прихожей возле пса. Тут любому было понятно, что собака умирала, но пока никто не произнес этого слова вслух. У всех был дурацкий вид.

Собаку опять закрутило. Я подумал, что, склонившись над ней, мы отбираем у нее часть воздуха, мешая дышать, и первым пошел на кухню. За мной потянулись остальные.

Мы с Саней сели за стол, женщины застыли у плиты.

Саня закурил.

— Саша, — позвала его Татьяна.

— Что «Саша»? — раздраженно ответил он.

— Скоро Алиса придет.

Саня посмотрел на меня. Я пожал плечами.

— Мальчишки, — Галя состроила гримасу. — Ну?.. А я вам потом налью.

Саня крякнул.

— Потом — само собой, — твердо сказал он. — Но и сейчас не помешало бы…

На улице была зима. Холод стоял собачий, но, когда мы выходили из подъезда, в нас уже разгорался влажный огонь. В моих руках была большая хозяйственная сумка. Время от времени она оживала, и становилось жутковато.

Я вдруг подумал, что Тузику, наверное, холодно там и темно. Представил себя в этой сумке. Дальше мысли застопорились.

Мы долго стояли на остановке. Саня тихо матерился.

Наконец, вдалеке показался трамвай. Он приближался неумолимо, но все же слишком медленно.

В трамвае было чуть теплее, чем на улице. Кондукторша, немолодая женщина, ходила по вагону в валенках и тулупе. На ее голове сидела меховая шапка.

Саня зло сунул ей деньги. Кондукторша равнодушно вручила билеты.

— Граждане пассажиры, оплачиваем проезд, — кричала она каждые полминуты.

Трамвай не торопясь полз по рельсам. Я смотрел в промерзшее окно.

На остановках трамвайные двери расползались, впуская добавочную порцию холода. Потом со скрежетом складывались, и движение возобновлялось.

На одной из остановок мы вышли.

— Понеси, я покурю, — я передал ношу Сане.

Ветлечебница находилась в двухэтажном здании, во дворе которого стояла ледяная горка. Мы поднялись на второй этаж. В полутемном помещении находились люди. Все были с животными. Со своей хозяйственной сумкой мы смотрелись нелепо. Будто ошиблись в поисках пункта приема стеклотары.

— Кто последний? — спросил Саня.

— Я, — недовольно сказал мужичок с овчаркой.

У нее была перевязана голова.

Я оглядел это разношерстное скопище. Все тут перемешалось — боль и страх, люди и звери, их дыхание. Здесь царило звериное ожидание, нечеловеческое, и это было настолько неестественным, какой-то насмешкой над природой, что хотелось бежать прочь. Вялые кошки сидели рядом с апатичными собаками, не обращая друг на друга никакого внимания.

— Как он там? — спросил я Саню, когда мы присели на свободные стулья.

— Не знаю, — ответил тот. — Хочешь посмотреть?

Хотелось выпить.

— Пойду куплю что-нибудь, — сказал я.

— Купи водки, — сказал Саня.

— Ладно. Куплю водки. Что еще?

— Что хочешь.

Я долго искал магазин, потом обратную дорогу. Думал, что заблудился совсем, но вдруг наткнулся на ледяную горку. Залез на нее по скользким ступеням и, решив скатиться на ногах, упал на спину, грохнув пакетом об лед.

— Где ты ходишь? — зашипел Саня, когда я появился.

— Поплутал малость.

— Водки купил?

— Нет.

— Блядь!

— Можно без мата? — встряла какая-то дама.

— Нельзя, — огрызнулся Саня.

Наконец, скинув пуховики, мы вошли в кабинет.

— Что у вас? — подошел к нам крепкий седой мужик в белом халате.

Саня молча поставил сумку на кушетку и развел замок молнии. Потом осторожно достал Тузика.

Он был мертв.

Хоронить решили на пустыре, за домами. Я не представлял, чем мы будем долбить промерзшую землю.

По дороге купили водки и, поочередно прикладываясь, пили ее в трамвае. В вагоне время от времени гас свет, и уличные фонари причудливо освещали мрак.