-- Есть песенка с таким названием, -- сказал лорд Эмсворт, оживившись. -- Ее пели во время войны. Нет, там это был не мужчина. Там была девушка. "Когда бы ты была единственной девушкой в мире, а я -- единственным парнем..."
-- Дядя Кларенс!!
-- Что, моя дорогая?
-- Пожалуйста, не пойте. Вы не в "Эмсвортском гербе".
-- Я никогда не был в "Эмсвортском гербе".
-- И не на домашнем концерте. Честное слово, у вас самое невероятное представление о том, как себя вести при разговоре с девушкой, когда счастье всей ее жизни стараются разрушить все кому не лень. Сначала вы несете околесицу о маленьком Джордже, потом пытаетесь рассказывать забавные истории, а теперь поете комические куплеты.
-- Это не комические куплеты.
-- Комические, судя по вашему исполнению. Итак?
-- Что?
-- Вы решили, что предпринять в этом отношении?
-- В отношении чего?
Девушка какое-то время молчала, и в это время она была так похожа на свою мать, что лорд Эмсворт содрогнулся.
-- Дядя Кларенс, -- сказала она низким, дрожащим голосом, -- не собираетесь ли вы притвориться, что не помните, о чем мыс вами говорили все это время? Дадите вы это место Джорджу?
-- Ну...
-- Ну?
-- Ну...
-- Мы здесь можем остаться навечно, твердя друг другу "ну"... Да или нет?
-- Моя дорогая, я не вижу возможности это сделать. Твоя тетя, по-видимому, так сильно предубеждена...
Он бормотал что-то бессвязное, избегая взгляда Джейн, и запинался, подыскивая слова. В этот момент за окном послышался какой-то шум. Снаружи доносились громкие голоса. Он узнал пронзительное сопрано своей сестры Констанции и сливающийся с ним петушиный дискант своего внука Джорджа, тянущего "О-о!". С их голосами переплетался горловой баритон Руперта Бакстера. Радуясь возможности изменить тему разговора, лорд Эмсворт заторопился к окну.
-- Господи, помилуй! Что там такое?
Сражение, из-за чего бы оно ни происходило, переместилось, видимо, в каком-то неизвестном направлении, потому что из окна он видел только Руперта Бакстера, нервно дымящего сигаретой.
Лорд Эмсворт оглянулся, и к своему невыразимому облегчению, обнаружил, что остался один. Его племянница исчезла. Он подобрал "Уход за свиньями" Уиффи и только начал было смаковать совершенную прозу главы о свином пойле и толченых отрубях, как дверь снова открылась и опять появилась Джейн. Она встала у порога, холодно глядя на своего дядю.
-- Читаете, дядя Кларенс?
-- А?.. Э... А... Да. Я просто просматривал "Уход за свиньями" Уиффи.
-- Значит, у вас хватает совести читать в такое время? Так-так! Вы когда-нибудь читали вестерны, дядя Кларенс?
-- Что? Вестерны? Нет. Никогда.
-- Жаль. Я как раз читала позавчера вестерн и надеялась, вы сможете мне объяснить то, чего я не поняла. Что один ковбой сказал другому.
-- Да?
-- Этот ковбой, первый ковбой, сказал другому, второму ковбою: "Так тебя и растак, Хэнк Спайвис! Ты подлый, гнусный, двуличный, паскудный скунс!" Не можете ли вы мне объяснить, дядя Кларенс, что это такое -"подлый, гнусный, паскудный скунс"?
-- Боюсь, что нет, дорогая.
-- Я думала, вы должны это знать.
-- Нет.
-- Значит, нет?
Она вышла из комнаты, и лорд Эмсворт снова принялся за своего Уиффи.
Но вскоре он забыл о книге, лежащей на его коленях; лорд Эмсворт невидящим взглядом, в мрачном раздумье глядел перед собой. Он снова переживал только что закончившуюся сцену и сожалел, что показал себя не с лучшей стороны. Мысли его беспорядочно блуждали, но все же он сознавал, что мог бы предстать в более героическом свете.
Как долго предавался он этим грустным размышлениям, он не помнил. Несомненно, немало времени, потому что он заметил, выглянув из окна, что тени на террасе сильно удлинились с тех пор, как он видел их в последний раз. Он уже собирался встать и пойти поискать утешения, прогуливаясь в цветнике под окнами, но тут дверь снова распахнулась -- лорду Эмсворту, который теперь пребывал в угнетенном состоянии, стало казаться, что эта проклятая дверь только и делала, что распахивалась, с тех пор как он попытался найти уединение в библиотеке, -- и в комнату вступил Бидж, дворецкий.
В одной руке он держал духовое ружье, в другой -- серебряный поднос с коробкой пулек.
Бидж был человеком, который вкладывал во все свои действия нечто от величавости жреца, совершающего сложную церемонию перед алтарем в какой-нибудь романтической обстановке. Нелегко сохранять величавость, когда в одной руке у вас духовое ружье, а в другой -- серебряный поднос с пульками для него, но Биджу это удалось. Другой дворецкий в такой ситуации выглядел бы как охотник, собирающийся на утиную охоту, но Бидж сохранял вид жреца. Он приблизился к столу рядом с креслом лорда Эмсворта и возложил на него свой груз с таким выражением, как будто духовое ружье и пульки к нему были жертвоприношением, а его светлость -- племенным божком.
Читать дальше