Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад

"Вы не правы, - сказал я, - Луи Пастер[32], основоположник микробиологии и иммунологии, верил, как простой горняк. Проведший почти всю свою жизнь в научных исследованиях, он обладал верой самого простого человека".

Лука раздраженно сказал: "А как же быть со всеми учеными, которых преследовала церковь?"

Я спросил, мог ли он назвать мне их фамилии. "Конечно, это - Галилей [33], которого посадили в тюрьму. Джордано Бруно [34] которого сожгли. .." Он остановился.

Я сказал: "Итак, за 2000 лет вы смогли назвать лишь два случая. Если судить по всем человеческим меркам, то это триумф для Церкви. Сравните-ка этот результат с рекордами, которые установила партия только в Румынии за последние десять лет. Многие тысячи невинных людей были расстреляны, замучены и арестованы. Вы сами арестованы лишь на основании ложных показаний, выпытанных с помощью угроз и взяток. Как вы считаете, велико ли количество неправильных приговоров во всех странах за период коммунистического господства?"

Однажды вечером я рассказывал о тайной вечере, о причастии и о словах Иисуса, обращенных к Иуде: "...что делаешь, делай скорее".

Лука сказал: "Ничто в мире не заставит меня поверить в Бога. Но если бы я поверил в Него, то моей единственной молитвой к Нему бы было: "Что делаешь, делай скорее".

Состояние его здоровья ухудшалось очень быстро. Он харкал кровью и его лихорадило. На лбу выступал холодный пот.

К этому времени меня перевели в другую тюрьму. Прежде чем мы попрощались, он обещал мне подумать о своей душе. Но у меня не было никакой возможности узнать, что произошло потом. Однако, если человек начинает препираться с собой, то шанс найти правду очень невелик. Обращение ко Христу это обычно дело одного мгновения. Благовестие затрагивает сердце, и сразу же в глубине существа открывается что-то новое и священное.

В ту пору я встречал еще многих людей, похожих на Луку. Часто они беседовали с моими друзьями о том, как надо обращаться с коммунистами и с коллаборационистами в их среде в случае крушения коммунистической системы. Христиане были против мести, но меж ними были разногласия. Некоторые считали, что прощение должно быть полным. Другие говорили, что Иисус установил грань, когда наставлял Петра, прощать виновного не семь, но седмижды семь раз. Эту грань коммунисты уже давно перешагнули.

У нас было только право, считал я, изучив каждый отдельный случай и рассмотрев дурные влияния, которые сделали этих людей такими, какими они стали, отказаться от мщения, и помочь человеку оказаться в таких обстоятельствах, в которых он не смог бы творить зла.

Коммунисты уже потратили много времени и сил, чтобы наказать друг друга. Говорят, что Сталин отравил Ленина. Он заставил убить Троцкого ледорубом. Хрущев настолько был полон ненависти к соратникам Сталина, что даже опозорил его и обесчестил Мавзолей.

Лука, Теохари Георгеску, Анна Паукер и многие другие пали жертвами своей собственной жестокой системы.

Освобождение

Весной 1956 года высоко под крышей, вблизи от окна нашей камеры, свила себе гнездо пара ласточек.

Однажды щебетание возвестило нам, что вывелись птенцы. Один заключенный встал другому на плечи и заглянул в гнездо. "Их четверо", - воскликнул он. Ласточки-родители трудились неустанно. Вместо того, чтобы постоянно говорить о нашем освобождении, мы начали для разнообразия считать сколько раз прилетали и улетали ласточки, чтобы накормить своих птенцов. На день приходилось 250 полетов. Один старый крестьянин сказал нам: "Через 21 день они смогут летать". Остальные засмеялись. "Сами увидите", - сказал он. На 20-й день все еще ничего не происходило. Но на 21-й день все молодые птенцы вылетели из гнезда, порхая и громко чирикая. Наша радость была огромной. "Бог составил для них расписание, - сказал я, - для нас Он может сделать то же самое".

Прошли недели. Казалось, что на самом деле разоблачение Сталина приняло вид "оттепели". И хотя это могло продлиться недолго, но многих заключенных освободили по амнистии. Буду ли я среди них? Эта мысль только огорчала меня: если они освободят меня сейчас, то кому тогда я смогу быть полезным? Мой сын вырос и вряд ли вспоминал о своем отце. Сабина привыкла справляться одна. У общины был другой пастор, доставлявший меньше неприятностей.

Однажды утром мои мысли, текущие в этом направлении, вдруг были прерваны голосом:

"На допрос, живо, вперед!"

Итак, снова грубость, страх, вопросы, на которые я должен буду искать лживые ответы. Я начал собирать свои вещи, когда охранник рявкнул: "Давай, давай, машина ждет!" Я поспешил за ним по коридору и по двору. Пока мы поднимались с ним по лестнице, железные двери открывались одни за другими.