Алексей Серов - Обеднённый уран. Рассказы и повесть

Да, не так просто. Но сейчас Крюков чувствовал: он может всё. Он загорелся этой мыслью, потому что ему больше некуда было приложить силы, а сила в нём поднялась сейчас вихрем — долго-долго дремала, зевала, томилась — и вдруг взвилась! да так, что Крюкова могло разорвать от её избытка. Что было причиной этому — первый снег, в одночасье заваливший землю и уже умиравший там, на улице под колёсами машин; первый день на постылой работе и решение уволиться отсюда к чёртовой бабушке; или та женщина, которая утром просто сказала «спасибо» и коснулась его руки; её лицо…

Он соединил три доски, лежащие рядом, рейками. Получилось основание скамьи, достаточно широкой, чтобы свободно лежать на ней, не падая. Так, начало есть. Теперь следовало укрепить конструкцию и начинать изобретать ножки. Какими сделает их, Крюков пока не знал, но был уверен, что придумает и сделает всё как надо.

Руки вспоминали свою работу.

Увлёкшись, он не замечал приходивших к нему мужиков, они с удивлением смотрели, задавали какие-то вопросы. Он отвечал невпопад, почти не глядя на собеседника. Некогда ему было, совсем некогда.

Прошёл обед, потом ещё час, другой… Время летело. До конца смены оставалось недолго.

Лавочка была почти готова, так, кое-какие мелочи оставались… Получилась она необычной формы, слегка грубоватая, но зато очень прочная и удобная. Крюков покурил, прежде чем сесть на неё первый раз, волновался почему-то. Но ничего, не скрипнула, почти не прогнулась… Хорошая вещь, подумал он. Втроём сидеть можно, выдержит. Даже жалко оставлять её здесь. Ну ладно, если что — сделаю другую, ещё и лучше, теперь знаю как.

Хорошо бы дом построить, подумал вдруг он. Свой собственный дом. Своими руками…

Вдруг в цех зашёл парень, довольно ещё молодой, невысокий, даже щупловатый какой-то, но с властным выражением лица, с повадкой человека, привыкшего отдавать приказы. И Крюков вспомнил: это новый начальник «деревянного» цеха, Леонид Силантьев, старый-то ушёл на пенсию, недавно взяли вот этого. Парень быстро оглядел Крюкова, лавочку, на которой тот сидел, нервно покуривая, на опилки и обрезки досок…

— Погаси.

Крюков послушно затушил сигарету.

— Сам сделал? — спросил парень так, словно они сейчас долго говорили о чём-то важном, но вот отвлеклись на случайный предмет. — Интересная конструкция. Сколько времени потратил?

— Не знаю… часа три.

— А ну-ка, — сказал парень, жестом велев Крюкову встать. И Крюков, как будто так и надо было, послушно встал и отошёл в сторону. Парень сел на его место, покачался на лавочке, испытав её на прочность. Особо усердствовать не стал, видимо, сразу понял то, что ему нужно было узнать.

— В роду столяры были? — начал он словно бы допрос с пристрастием.

— Кажется, дед плотничал в деревне…

— Ага. А что ты вообще здесь делаешь? — спросил он Крюкова так, будто тот был в чём-то виноват.

— Работаю я, — растерялся Крюков.

— Работаешь! — усмехнулся парень. — Слесаришь?

— Да.

— А в нормальной работе хочешь себя попробовать?

— Да хотелось бы…

— Ну что, тогда иди ко мне. Три месяца учеником, потом получишь второй разряд. Через полгода — третий. И так далее…

— А деньги? — робко спросил Крюков.

— Сначала, понятно, деньги будут ерундовые. Так ты ж сырой материал, как вот эта твоя скамейка, — Силантьев пристукнул костяшками пальцев по дереву. — Тебя же учить и учить, воспитывать. Зато потом…

Всё было ясно. Человеку этому Крюков поверил сразу.

— Значит, мне увольняться? — спросил он, даже и не раздумывая ни минуты.

— Сделаем перевод, я поговорю с твоим фюрером, думаю, он мне не откажет… И кстати: если увижу, что куришь в цеху, штрафовать буду без разговоров. На первый раз. На второй — уволю. Доступно?..

«А завтра я снова увижу её», — подумал Крюков невпопад. И ему вдруг представилась волшебная картина: зима, Рождество, поздний вечер и мороз, дом в деревне, внутри чисто и тепло, потому что натоплена печь, а из трубы к небу, к безжизненной бледной луне и блестящим звездам медленно поднимаются вместе с дымом звуки рояля — торжественные, серьёзные.

Словно бы какой-то давно вывихнутый сустав вправился на своё место, и боль его ушла.

Жена Андрея Петровича Караваева снова покрасила волосы. На этот раз в совсем уж странный ярко-морковный цвет.

Волосы у неё были короткие, словно приклеенные к голове и проглаженные для верности утюгом. Теперь, перекрашенные в очередной бесконечный раз, они стали похожи на красный войлочный парик. Но жена Андрея Петровича ходила очень довольная и думала, наверное, что теперь при взгляде на неё мужчины будут падать от восторга.