Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Нет, — ответил Хорват. — Я хотел бы подождать Хырцэу.

— Ты захватил с собой еду?

Хорват удивленно посмотрел на говорившего. Он не понял вопроса. Остальные редакторы рассмеялись. Хорват потребовал объяснений. Молодой редактор подошел к нему и заговорил отрывисто, отчетливо выговаривая каждый слог:

— Господин Хырцэу очень занят. И возможно, ты дождешься его только к завтрашнему вечеру. Ясно?

— Ясно, — процедил Хорват сквозь зубы, и внезапно в комнате наступила тишина.

Только редактор, смотревший куда-то в сторону, продолжал смеяться резким смехом. Потом и он замолк. Хорват сделал шаг к редактору, который с ним разговаривал, и спросил, где именно он мог бы найти Хырцэу.

— Он на совете, — ответил редактор, на этот раз вежливо. — Но, может быть, вы могли бы мне сказать, зачем он вам нужен? Досадно будет, если вы проделали такой путь зря. Господин Хырцэу очень занят…

— Ну хорошо. Тогда скажите ему, что его искал Хорват, чтобы потребовать кое-какие разъяснения по поводу одной статьи.

Редактор сделал большие глаза и отступил на шаг. Хорват удовлетворенно улыбнулся и по-военному отдал честь.

— Так не забудь, любезный!

Он закрыл за собой дверь, но из здания редакции не ушел. Направился на третий этаж, где собрались «приглашенные». Поднявшись на цыпочках по ступенькам, он услышал голоса. Прислушался, но не мог ничего разобрать. Казалось, звуки проникают сквозь войлок, а люди, которые их произносят, прикрывают рот рукой. Но, по мере того как он ближе подходил к комнате господина Чиоройу, голоса становились более отчетливыми. Теперь од смог различить баритон, покрывавший все остальные голоса. Он подкрался к двери, действительно обитой войлоком.

— Нам удалось, — говорил баритон, — обеспечить себе жалованье и руководящее положение еще на два месяца. Барон прислал нам миллион леев.

В этот момент дверь распахнулась, Хорват не успел отскочить в сторону. Луч света ударил ему прямо в лицо, ослепил его. Он заморгал и вдруг ощутил боль в затылке: кто-то ударил его сзади. Он обернулся и в этот момент почувствовал еще удар, на этот раз спереди. Было совершенно бессмысленно отбиваться от нападавших. Он побежал к лестнице. — Кто-то бросился ему наперерез, подставил ножку. Хорват упал. Люди начали топтать его. Из последних сил Хорват ударил кого-то ногой и услышал, как застонал человек, говоривший баритоном. Он ударил еще раз и с трудом поднялся. В коридоре было темно. Только через открытую дверь сквозь клубы табачного дыма пробивался свет. Держась за перила, Хорват начал спускаться.

На втором этаже он споткнулся, потерял равновесие и скатился вниз по лестнице. Чувствуя боль во всем теле, он с трудом встал и дотащился до выхода. Увидев его, человек, стоявший там, испугался и убежал. К удивлению Хорвата, его никто больше не преследовал. Он услышал только, как хлопнула дверь редакции, и оглянулся. «Они, наверное, тоже испугались», — подумал он и почувствовал, что силы оставляют его. Прислонился к фонарю, потом медленно сполз на землю. Сел и потрогал голову. Около левого уха Хорват нащупал шишку, потом ощутил вкус крови во рту. Улица и огни заплясали у него перед глазами, и он потерял сознание.

Очнулся он нескоро: кто-то тряс его за плечо. Это был полицейский, который потребовал у него документы. Хорват порылся в карманах, вытащил бумаги и протянул полицейскому. Тот долго изучал их, убедился, что они в порядке, и вернул Хорвату.

— Пропьешь ты их… Пропьешь… — Потом он подозвал пролетку, как раз проезжавшую мимо, и сказал извозчику: — Можешь взять с него вдвое дороже, он толстый, ему есть чем заплатить.

В повестку дня первого заседания уездного комитета партии представитель Центрального Комитета включил отдельным вопросом и дело Хорвата. Больше всех радовался этому сам Хорват. Он пришел на заседание одетый по-праздничному. Хорват был уверен, что на заседании, куда его пригласили, правильно осветят его деятельность и реабилитируют его. Он был доволен, что благополучно выпутался из истории в кабачке, где его выручил Василикэ Балш, и из драки в редакции газеты «Крединца». Ему было досадно только, что он так мало верил в партию. Стыдно, что он мог недооценивать Суру и остальных членов уездного комитета, что он уже не так доверял им, как прежде. Хорват решил поделиться с ними этими своими переживаниями, чтобы восстановить прежние хорошие отношения, такие, какими они были до появления статьи Хырцэу. Дома, стоя перед зеркалом и пытаясь скрыть следы ушибов, полученных в редакции «Крединца», он провел небольшую генеральную репетицию. Потом рассердился на себя. Зачем этот театр?