Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

7 часов. От рабочих текстильной фабрики пришел товарищ Албу. Он ждет в помещении охраны».

— Хорошо, Герасим, пойдем посмотрим, что там у товарища Албу.

Албу был высокого роста, лысый, в очках с золотой оправой. Два года назад он пожертвовал четыреста леев «Красной помощи». Сегодня утром он еще не знал, что вечером будет представлять текстильщиков в комитете коммунистической партии. Все началось со свидания с бароном Вольманом. Албу пришел к директору фабрики с регистрационным журналом.

— Вы меня звали, господин барон?

— Да, дорогой Албу. Я слышал, что вновь создается коммунистическая партия, а ты теряешь время на проверку регистрационных журналов.

Албу машинально спрятал журнал за спину. Вольман рассмеялся:

— Нехорошо, Албу… Тебе следует быть активнее. Ты должен ругать меня, всячески поносить…

Албу сделал большие глаза, снял запотевшие очки и вытер их кончиком носового платка, который торчал из кармашка пиджака.

— Да, дорогой Албу, тебе следует быть поактивнее.

Албу вернулся в контору совершенно уничтоженным, он не знал, что делать. Как же это он станет ругать, поносить барона? До сих пор всякий раз, как упоминалось имя господина барона, Албу невольно сгибал спину— ему казалось, что перед ним стоит сам барон. Его коллега по конторе, полная, веснушчатая, сильно накрашенная женщина, спросила:

— Тебя отругал шеф? — Она знала, что Албу не нравилось, когда она называет Вольмана шефом. К ее удивлению, Албу не рассердился. Тогда она добавила: — Что-нибудь случилось?

— Да. С меня хватит наглых приказов барона! Я сыт ими вот так! — он провел рукой по узлу галстука. — Я гну здесь спину за восемь тысяч леев, а он загребает всю прибыль. Удивляюсь, как это его до сих пор терпят рабочие.

Женщина оглянулась: хотела убедиться, что их никто не слышит.

— Господин Албу, я вас не понимаю…

— Я сам себя не понимал, — Албу ударил кулаком по столу. — И не понимаю, как это я его терпел столько лет! Это же обыкновенный капиталист!..

Не прошло и двух часов после этого происшествия, как Албу, взобравшись на прядильный станок, уже размахивал руками:

— До каких пор мы будем позволять барону эксплуатировать нас? До каких пор он будет выжимать из нас все соки? Да, товарищи! Мы, рабочие, сознавая свою классовую миссию, должны бороться против всех эксплуататоров!

Рабочие смотрели на него с удивлением, потом, заразившись его отвагой, тоже начали кричать:

— Правильно!..

— Правильно!..

— Господин Албу прав!

Поп, хилый рабочий с высохшим, как сухая маслина, лицом, вскарабкался на станок и запел «Интернационал».

Увидев приближающихся Суру и Герасима, Албу встал:

— Вы товарищ Суру?

— Да, я, — ответил Суру, протягивая ему руку. — Я слышал, что вы пришли от рабочих текстильной фабрики. Трифана знаешь?

— Ну как же! Это кочегар из котельной. Сегодня я провел собрание в прядильном цехе, и мы приняли резолюцию. — Албу порылся в карманах, вытащил помятую бумажку. — Первый пункт — установление спокойствия и порядка в городе. Речь идет об охране общественной собственности и имущества всех честных граждан.

Суру не скрывал, что доволен этим. Он хлопнул Албу по плечу и спросил, умеет ли тот красиво писать. Албу показалось, что он ослышался.

— Да, да, я спросил тебя, товарищ, умеешь ли ты красиво писать. Ну, умеешь ли ты красиво рисовать? Нам нужны плакаты. Сегодня вечером мы проводим митинг перед примарией.

Плакаты, сделанные цветными карандашами и развешанные в железнодорожном депо на вагоностроительном заводе и других крупных предприятиях города, дали небывалые результаты. Никогда раньше не собиралось так много народа, как на этот первый митинг, организованный коммунистами. За полчаса до начала появился Бэрбуц. Под глазами у него темнели круги, он коротко извинился:

— Я отвозил жену в больницу в Радну. Она очень больна.

— Ладно, ладно. Важно, что ты пришел. Тебя лучше знают в городе. Ты и откроешь митинг.

Бэрбуц произнес хорошую речь из окна зала заседаний. У него был густой баритон. Он умело подчеркивал согласные, говорил вдохновенно, выдерживал паузы, и слова лились бурным потоком. Фаркаш произнес речь на венгерском языке, а Албу согласился выступать по-немецки. Всем ораторам хлопали, митинг закончился пением «Интернационала». Люди не хотели расходиться, и Суру послал Албу на площадь сказать, что армия-освободительница завтра вступает в город.

Как только Трифан отпер двери зала заседаний, примарь города доктор Еремия Ион вбежал в комнату и стал требовать у Хорвата объяснений, почему его выгнали из собственного кабинета.