Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Тогда расскажи мне, как все обстоит на самом деле.

— Ты это так же хорошо знаешь, как и я, но упорствуешь, — Бэрбуц пытался сохранить спокойствие. — Дела у рабочих идут плохо. Враги говорят: нищета оттого, что коммунисты не умеют руководить. И, к несчастью, эти разговоры находят отклик в массах.

— А теперь будут говорить так: поскольку коммунисты не в состоянии руководить, его светлость господин барон из христианской жалости спасает рабочий класс от голода?!

— Товарищ Хорват, ради бога! — воскликнул Бэрбуц. Потом изменил тон — Я высказал тебе свое мнение. Прошу тебя, оставь меня в покое и больше не отрывай от работы по всяким пустякам.

— Я пришел по очень важному делу.

— У тебя всегда важные дела.

— Не у меня, а у прядильщиков. Черт его знает почему, но все вопросы, которые они поднимают, важны для фабрики.

— Ну, а сейчас что?

— Ты знаешь, к нам прибыл транспорт с хлопком.

— Это я устроил.

— Не ты, но это не важно. Нужно нажать на сборку станков. Если в уездном комитете решат этот вопрос положительно, нам будет легче бороться. Понимаешь…

— Понимаю. Я запишу, и на первом же заседании бюро мы обсудим. Хорошо?

— Хорошо, товарищ Бэрбуц.

Бэрбуцу было жарко, он снял берет и сунул его в карман. Только что прошел дождь, и в дрожащем свете фонарей асфальт блестел расплавленной смолой. Слепящие лучи автомобильных фар выметали проспект. Ухо-бора скопились пролетки, толпился народ — пришли послушать вечерню. Бэрбуц презрительно усмехнулся и прошел мимо, громко стуча каблуками по тротуару. Вообще-то ему не нравилось ходить пешком. Ему казалось, что он теряется в серой толпе неизвестных людей, что безликая масса поглощает его, подавляет его индивидуальность. Но сейчас он об этом не думал: у него страшно болела голова. Он возвращался с заседания бюро, на котором обсуждался вопрос о станках, поднятый Хорватом, где все дымили без зазрения совести. Ему захотелось зайти в кино. В «Савое» шла «Радуга», говорили, что фильм стоит посмотреть. Во время одного из сеансов два шофера — царанисты — повредили звуковую аппаратуру. Однако сейчас было некогда. Он посмотрел на часы и увидел, что уже опаздывает. Ему хотелось застать Албу дома. Он быстро перешел улицу, посторонился, пропуская непрестанно гудевшую машину.

Албу жил на улице Когэлничану. Квартира, очень современная, находилась на третьем этаже построенного перед самой войной дома. Бэрбуцу нравились утопающие в мягком свете лестницы с никелированными и эбонитовыми перилами. Он дал три коротких звонка — так звонили к Албу его близкие знакомые — и стал терпеливо ждать, пока ему откроют.

— А, это ты? — встретил его Албу, дружески улыбаясь. — Я уже час как пришел. А ты всегда опаздываешь.

Бэрбуц принял это за упрек и отвел взгляд.

Албу был в теплом коричневом халате с шелковыми отворотами цвета переспелой вишни, свежевыбрит и причесан, от него пахло лавандой. Бэрбуцу он показался похожим на альфонса, встречающего свою любовницу.

— Что ты делал? — спросил Бэрбуц.

— Работал.

Они вошли в почти круглую комнату с большими окнами, скрытыми плюшевыми занавесями. Горела только маленькая лампочка на письменном столе, заваленном папками. Албу зажег люстру, пригласил Бэрбуца сесть, а сам подошел к письменному столу, наспех написал несколько строк, потом провел языком по конверту и запечатал его.

— Ну, на сегодня я кончил.

На туалетном столике рядом с голубоватой хрустальной вазой, в которой стояли увядшие цветы, Бэрбуц увидел любительскую фотографию: Албу в парке, рядом с ним худенькая высокая девушка, волосы у нее рассыпались по плечам. Фотограф заснял их, когда они шли, и коротенькое платье девушки задралось выше колен. Ей, казалось, было не больше пятнадцати.

— Кто это?

Албу ухмыльнулся.

Бэрбуца удивил его смущенный вид.

— Одна девочка. Мне раздобыл ее Бузату.

Албу взял фотографию и запер в ящик письменного стола. Потом сел напротив Бэрбуца.

— У меня есть французские сигары… те, которыми снабжали Иностранный легион. Ужасно крепкие. Я задержал тут одного на границе. У него был целый чемодан.

Бэрбуц зевнул. Под глазами у него темнели круги, лицо осунулось, щеки обвисли.

— Что с тобой? Ты неважно себя чувствуешь?.

— Эх, черт возьми, устал я. Болит голова, сердце, желудок, руки, ноги…

— Против такой сложной болезни я знаю только одно сильнодействующее средство. — Быстрым движением Албу вытащил бутылку и налил в бокалы густую маслянистую жидкость. — На, выпей.