Самим Али - Проданная замуж

— Мы можем пойти туда, если захотим. А ты почему не в мечети?

Какое-то время Сайбер сердито поглядывал на меня, но потом опустил голову, а когда снова посмотрел на нас, на его лице была слабая виноватая улыбка.

— Ладно, вы поймали меня. Мне не нравится туда ходить, потому что я не выучиваю слов, и меня бьют за то, что я их не знаю.

— Меня тоже били, — отозвалась я, но если ожидала какого-то сочувствия, то не получила его.

— Но вы должны пойти, обе, потому что в противном случае мать прослышит о ваших прогулах и нам всем не поздоровится.

Мне захотелось возразить: «А почему ты не идешь? Почему мы должны, а ты нет?», но я уже начала размышлять подобно остальным в семье: не трогай мужчин, пусть делают, что хотят. Поэтому я сказала:

— Хорошо, только не на этой неделе, ладно? Мы уже здесь, на следующей неделе будем ходить в мечеть, а на этой останемся, хорошо?

Итак, мы остались и уселись рядом с мальчиками, которые возились с цепями и шестеренками велосипеда. Все были перепачканы смазкой, но никого из мальчишек, похоже, это не беспокоило. Интересно, как Сайбер будет все это оттирать, перед тем как идти домой?

Посидев немножко с ребятами, я заерзала. Мой взгляд упал на следующий холм:

— Интересно, а что там?

Мена, которая все это время молчала, будто благодаря молчанию ее могли не заметить, отозвалась:

— Не знаю, я там еще никогда не была.

Я встала, Сайбер тоже выпрямился.

— Куда ты идешь? — спросил он.

— Я собираюсь подняться на тот холм и посмотреть, что там, — ответила я. — Мена, ты со мной?

Мена тоже встала.

— Да, пойдем.

Сайбер оглянулся на друзей и сказал:

— Не заходите слишком далеко. Вы должны вернуться домой через полчаса, иначе мать что-то Заподозрит.

— Хорошо! — крикнули мы хором через плечо и стали подниматься на холм.

К моему удивлению, Мена вдруг воодушевилась.

— Я еще никогда не была так далеко от дома. Как думаешь, Сэм, далеко тянутся холмы?

— Не знаю, может, увидим, когда поднимемся на вершину, — ответила я.

Мы обе немного запыхались на подъеме, а достигнув вершины, огляделись. Холмы тянулись вдаль один за другим. Но там, с высоты, в лучах вечернего солнца, нам открылся великолепный вид на окружавшие нас улицы.

— Мне даже не хочется возвращаться домой, — сказала я.

— Мне тоже, — отозвалась Мена. А потом со вздохом добавила: — Но нам нужно уходить, притом прямо сейчас. Если не вернемся в то время, когда нас ожидает мать, нам несдобровать.

— Давай побудем здесь еще немножко.

Мы несколько минут посидели на траве, прислонившись друг к другу спинами и наслаждаясь миром и покоем вечера. Здесь, на просторе, я почувствовала себя ближе всего к Чейзу: огромное небо над головой, изобилующее птица ми, которые парили в теплом воздухе и звали меня. Мне хотелось обрести их свободу, легкость, с какой они могли улететь отсюда на свое место для игр.

Солнце опустилось ниже, тени удлинились, и Мена встала, отряхивая одежду.

— Пойдем, — сказала она, — пора домой.

У подножия холма мы нашли Сайбера, настроение у которого тоже испортилось.

— Больше не приходите сюда, ясно? Я пойду домой, когда захочу. — С этими словами он отвернулся и пошел к друзьям.

Почему он вдруг изменился? Я не чувствовала, что мы с братом стали ближе, но, может быть, он тоже мечтал укрыться от реальности, а мы с Меной пришли и напомнили ему о ней.

Я больше никогда не гуляла по этим холмам, хотя любила поглядывать на небо, на птиц, что кружили в нем, и представлять, что они сидят на вершине, как мы когда-то, и отдыхают. Дело было не только в том, что я любила солнечный свет и свежий воздух, мне также нравилось физическое напряжение от прогулки. Зажатая целый день в тесных стенах школы или дома, я чувствовала себя обессиленной и вялой. Прогулка по холмам напомнила мне о временах, когда я беззаботно бегала по Чейзу вместе с Амандой.

Только вне дома — по пути в школу и из нее, идя в мечеть и возвращаясь оттуда или во время обычного похода в магазин на углу — я могла подумать о нем, о том, какой растерянной я все время чувствовала себя в нем. Мне все казалось там странным, и, хотя я, как могла, старалась выполнять то, о чем меня просили, — а чаще ожидали, не объясняя, почему и чего хотят, — я, кажется, никак не могла добиться нужного результата. Несмотря на тщетность попыток стать в этом доме своей, я не опускала руки. Я в конце концов привыкла к еде, потому что ничего другого не было, но больше всего мне хотелось нравиться, чувствовать, что я нужна своим братьям и сестрам. Я хотела, чтобы мать любила меня, и, когда я делала что-то не так и она кричала на меня или била, мне казалось, что это моя вина, что я спровоцировала ее. Мне было так сложно понять, почему за свой тяжелый труд, в ответ на любовь я получала только издевательства и побои.