Самим Али - Проданная замуж

Тара и Мена сидели на одной из кроватей. Они, увидев меня, расплакались. Я не знала, обнимать их или нет, но тут Тара поднялась и протянула ко мне руки. Я шагнула навстречу сестре и обняла ее. Я не могла плакать, мне было грустно, очень-очень грустно, но плакать я не могла. Обняв Мену, я села на кровать рядом с сестрами. Я спросила, где Манц, и Тара сказала, что он где-то здесь. Я переживала по поводу встречи с ним, но знала, что мне ничего не грозит, потому что здесь Сайбер, кроме того, со мной Нура, а снаружи ждет водитель. Я не была многословной, как и Тара с Меной. Они спросили, как я добралась, где остановилась и все в том же духе. Молчание не было напряженным, просто не время было вести разговоры.

Через несколько часов Манц вошел в комнату и посмотрел на меня. Я поднялась с кровати, не зная, что делать и что говорить. Он подошел ко мне, и я внутренне сжалась, подумав: «Что он собирается сделать?» Но он только сказал:

— Я рад, что ты приехала. Мать умерла у меня на руках и перед смертью сказала, что хочет, чтобы мы с тобой перестали враждовать. Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.

Манц подошел еще на шаг и неуклюже обнял меня.

Я кивнула. Я понимала, что мы никогда не станем друзьями, но теперь наши отношения, по крайней мере, не выйдут за рамки цивилизованных и можно больше не бояться брата.

В этот момент в комнату вошли Сайбер и Салим.

— Эй, ты все-таки приехала!

Они были рады меня видеть. Сайбер даже назвал меня Сид. Я растрогалась.

В этот день пришло не очень много женщин, чтобы помолиться за мать, однако завтра все будет иначе, потому что церемония третьего дня является важной вехой траурного периода. Перед тем как я ушла, Тара попросила меня быть завтра как можно раньше, около половины девятого утра. Назад мы ехали уже в сумерках, солнце закатывалось за горизонт. Люди возвращались домой медленно, утомленные тяжким трудом, лошади и телеги не спеша тарахтели по рытвинам дороги. Я тоже чувствовала себя обессиленной.

На следующий день какие-то женщины уже сидели во дворе и читали молитвы, когда я в восемь пятнадцать подъехала к дому матери. В конце двора были поставлены три стула, и я подумала, что на них будем сидеть мы, но все равно сначала зашла в дом. Тара сидела на кровати, вид у нее был усталый. Она подняла на меня взгляд и сказала:

— Мне нравится, как ты оделась. Мы весь день будем сидеть на улице, так что нужно утепляться.

На мне были голубой шальвар-камиз, вязаная кофта и теплая черная шаль. Я не ожидала услышать что-то подобное от Тары, а потому смогла пробормотать в ответ лишь просто «спасибо».

После завтрака людей во дворе стало больше, поэтому мы обмотали шарфами головы и пошли к стульям. Я села на крайний, Мена посередине, а Тара с другой стороны. Я огляделась и заметила, что женщины смотрят на меня, отчего мне стало как-то неуютно. Я наклонилась к Мене и прошептала ей на ухо:

— Они смотрят на нас, будто мы иностранки какие, в чем дело?

— Молчи, не смеши меня.

— Что она говорит? — спросила Тара.

— Она говорит, что на нас смотрят, как на иностранок, — ответила Мена.

Тара наклонилась за спину Мены, чтобы никто не видел ее лица, улыбнулась и сказала:

— Знаешь, ты права.

В этот момент ко мне подошли какие-то люди.

— Твоя мать говорила, что мы можем повидать мальчика.

Я подняла взгляд и увидела пожилую женщину.

— Ты знаешь, кто я, я Фозия, сестра Афзала.

Я собиралась ответить: «Нет, я вас не узнаю», но вместо этого сказала:

— Прошу прощения?

— Твоя мать говорила, что мы можем повидать мальчика, — холодно повторила она.

— Какого мальчика?

Я была в растерянности.

— Нашего мальчика.

И тут наступило прозрение: она говорит об Азмире. Я посмотрела на Тару, но та лишь пожала плечами. Я сказала:

— Пожалуйста, не надо сейчас этого делать.

Женщина проигнорировала мои слова и продолжала настаивать:

— Мы хотим увидеть мальчика.

Я вздохнула.

— Ладно, хотите, значит, устроить сцену, да? — Мой голос становился громче. — Хотите всех здесь расстроить? В такую минуту? Не думаю, что так следует поступать.

Фозия удивленно на меня посмотрела и попятилась к выходу. Возможно, она не ожидала, что я дам ей отпор.

— Моего мальчика зовут Азмир, — прошептала я ей вслед.

Я пробыла в Пакистане две недели, каждый день приезжала в дом матери и каждый вечер возвращалась к деверю.

Вернувшись в Англию, я спала и спала, вымотанная поездкой. Но была довольна и даже горда тем, что решилась на нее. Я помирилась с матерью до ее смерти, и это было хорошо. Я знаю, что пустота в душе — место, где должна была поселиться бескорыстная любовь моей матери, — никогда не заполнится. Прошли годы, прежде чем я поняла, откуда это ощущение пустоты, но мне все легче и легче уживаться с ним.