Бертольд Брехт - Дни коммуны

Жан. Бабетта, отвечай же матери, защити меня.

Бабетта. Ваш сын, мадам, не знает, что такое неприличная поспешность. (Поет.)

Нету крыши у папаши Жюля,

У жены - рубашки даже нет,

На костре в лесу стоит кастрюля,

И старуха для папаши Жюля

Варит в ней картошку на обед.

- Мать, сготовь мне лакомое блюдо!

Чем же нищий не аристократ?

Лучше не спеши и вложи в него души,

И не забудь нарезать лук-порей в салат!

Папа Жюль посажен за решетку,

На причастье времени уж нет,

И, в последний раз прочистив глотку,

Он предсмертный заказал обед.

- Мне, тюремщик, лакомое блюдо!

Чем же нищий не аристократ?

Лучше не спеши и вложи в него души,

Да не забудь нарезать лук-порей в салат!

"Папаша". В самом деле, для чего мы живем? Кюре собора святой Элоизы ответил моей сестре на подобный вопрос: ради самосовершенствования. Допустим. Но что ему нужно для этого? Ему нужны перепелки на завтрак! (Обращается к мальчику.) Сын мой, запомни: живут ради чего-то исключительного. Подать его сюда, это исключительное, хотя бы при помощи пушек. Ибо для чего человек разбивается в лепешку? А для того, чтобы добыть себе сладкую лепешку на ужин! Ваше здоровье, друзья!.. (Пьет.) А кто сей юный муж?

Мадам Кабэ. Виктор, сбегай за вилкой!

Мальчик уходит в помещение кафе.

Его отец служил в девяносто третьем батальоне, он погиб восемнадцатого марта, защищая пушку. Мальчик торгует мясом, кроликами - да помолчи ты, Жан... Я иногда покупаю у него кое-что, его положение...

Мальчик возвращается с вилкой.

"Папаша" (встает, поднимает стакан). За твое здоровье, Виктор!

Мальчик пьет за здоровье "папаши". С соседней площади доносится танцевальная музыка. Жан танцует с Женевьевой, Бабетта с Франсуа, официант с мадам Кабэ.

Ну что, дела идут?

Ланжевен. Теперь и ты доволен?

"Папаша" (после паузы). Вот оно, чего хотел этот город, для чего он был построен, о чем его заставили забыть под бичами, о чем ему напомнили мы... Чего же еще нужно?

Ланжевен. Только одного. Иногда я думаю: лучше бы мы восемнадцатого марта ударили по врагу. Мы решали: выборы или поход на Версаль? А ответ был один: то и другое!

"Папаша". Так что же?

Ланжевен. Теперь Тьер сидит в Версале и собирает войска.

"Папаша". Тьфу!.. Плевал я на это. Париж все решил. ЭТИ старички уже трупы. Мы уберем их в два счета. Войска! Мы с ними сговоримся, как восемнадцатого марта сговорились о пушках!

Ланжевен. Надеюсь. Это крестьяне.

"Папаша". За Париж, сударь!

Танцующие возвращаются к столику.

Бабетта. За свободу, Жан Кабэ! За полную свободу!

"Папаша". За свободу!

Ланжевен (улыбаясь). Я пью за частичную.

Бабетта. В любви.

Женевьева. Почему за частичную, господин Ланжевен?

Ланжевен. Она ведет к полной.

Женевьева. А полная, немедленная, это что же - иллюзия?

Ланжевен. В политике - да.

Бабетта. Франсуа, а ты умеешь танцевать. В каком же качестве ты танцуешь: как физик или как священник, как будущий кюре?

Франсуа. Я не буду священником. Наступают новые времена, мадемуазель Герико. Я буду изучать физику на средства, которые отпустит Париж.

Бабетта. Да здравствует раздел! Все принадлежит нам, и мы все разделим!

Женевьева. Бабетта!

Бабетта. Я научу тебя танцевать с Жаном щека к щеке. (Бросается на Женевьеву.)

Женевьева. Как видишь, я не защищаюсь, Бабетта.

Бабетта. Тогда - вот тебе, вот тебе и - вот тебе.

Они дерутся, катаясь по земле. Женевьева начинает защищаться.

Ах, ты говоришь - не защищаешься? Ты же мне чуть глаз не выбила, жаба!

Жан, посмеиваясь, удерживает Франсуа. "Папаша" и официант разнимают

дерущихся.

Мадам Кабэ. Как они вцепились друг в друга. Можно подумать, что у них шкафы ломятся от платьев. Ну и ну!.. Я недаром была против, чтобы вы шли наверх вывешивать флаг. Посмотрите на нее - она боевая.

Франсуа. Коммунарка не знает ревности.

Бабетта. Она сделана из дерева, да?

Женевьева. Нет, но она стоит, на своем и за свое. Хорошо, Бабетта, что здесь не оказалось штыка.

Входит Филипп.

Добрый день, Филипп!

Филипп. Вот я и снова тут. Хотелось знать, застану ли я вас еще в живых. По сообщению версальских газет, вы все посажены в тюрьмы и убиты. Каждого, кто перед сном не скажет "да здравствует Коммуна", выдает его собственная жена, а затем коммунары пытают его в отхожем месте, пока он во всем не сознается. Это там читали все. Наслушались про террор Коммуны.

Все смеются.

"Папаша". Друзья мои, наступает первая в истории ночь, которую наш Париж проведет, не оскверненный убийствами, грабежами, насилиями, обманом. Впервые на его улицах будут царить спокойствие и порядок и ему не нужна будет полиция. Все банкиры и мелкие мошенники, все сборщики податей и фабриканты, все министры, кокотки и попы убрались в Версаль. Город стал обитаем.