Бертольд Брехт - Господин Пунтила и его слуга Матти

Телефонистка. Это они умеют. Ну да ведь с чего-то им и надо богатеть. Вот у нас зимой в тысяча девятьсот восьмом году один помещик хотел ночью перейти озеро по льду. Он знал, что где-то есть полынья, так он мужику, который его вел, велел идти двенадцать километров впереди дорогу пробовать. Обещал ему за это лошадь подарить. Вот они дошли до середины, и тут помещик говорит: "Если доведешь до берега и я не провалюсь, получишь теленка". Потом показались огни деревни, и он сказал: "Ты уж постарайся - часы заработаешь". Когда до берега оставалось шагов пятьдесят, он уже стал говорить о мешке картошки. А как добрались до места, дал он ему одну марку и говорит: "Долго же ты, брат, провозился!" Мы, глупые, не разбираемся в господских штучках. А что же? Они ведь с виду такие же люди, как мы. Вот мы и попадаемся. Были бы они похожи на медведей или гадюк, мы бы уж как-нибудь поостереглись.

Фармацевтка. Не надо с ними шутки шутить. И брать у них ничего не надо!

Эмма-самогонщица. Ничего не брать! Как же это: ведь у них в руках все, а у нас - ничего. Попробуй-ка ничего не взять у реки, когда пить хочется!

Фармацевтка. Да, что-то здорово пить хочется.

Коровница. Мне тоже.

Телефонистка. Мы всегда в накладе остаемся.

Коровница. В Каузале одна связалась с хозяйским сыном, где она батрачила. Он сделал ей ребенка, а на суде в Хельсинки от всего отрекся, чтобы не платить алиментов. Ее мать взяла адвоката, и тот все его письма из армии выложил на стол судье. Письма были такие, что из них все было ясно. И он должен был получить свои пять лет за лжесвидетельство. Но только судья начал читать первое - нарочно медленно стал читать, - она сразу говорит: давайте письма обратно. Никаких алиментов ей и не присудили. Идет она из суда, слезы ручьем текут, мать сердится, а он хохочет. Вот она какая, любовь!

Телефонистка. Ну и глупо ничего с них не брать.

Эмма-самогонщица. Нет, иногда умно. Один парень из-под Выборга ничего у них не брал. В восемнадцатом году он был у красных, а потом его за это посадили в лагерь в Таммерфорсе, он был совсем молодой парнишка, он там траву жрал с голоду, им ничего есть не давали. Мать его навестила и кое-что принесла. Она пришла за восемьдесят километров. Она батрачила у помещика, и помещица дала ей с собой рыбу и фунт масла. Она шла пешком, а когда какой-нибудь крестьянин подсаживал ее на телегу, она ехала часть дороги. Она говорила крестьянину: "Я иду в Таммерфорс навестить моего сына Ати. Он сидит в лагере для красных, а помещица, добрая душа, дала мне для него рыбу и фунт масла". Когда крестьянин слышал это, он говорил, чтобы она слезала, потому что у нее сын - красный, но, когда она проходила мимо женщин, которые стирали на речке, она опять рассказывала: "Я иду в Таммерфорс навестить моего сына в лагере для красных, а помещица, добрая душа, дала мне для него рыбу и фунт масла". И когда она пришла в лагерь в Таммерфорсе, она и коменданту сказала эти самые слова, и он засмеялся и позволил ей войти, хотя это вообще запрещалось. Перед лагерем еще росла трава, но за колючей проволокой не было ни одной зеленой травинки, ни одного листика на деревьях, они там все съели. Это все правда, слышите вы? Своего Ати она не видела два года, пока он был на гражданской войне, а потом в плену, и он был очень худой. Она говорит: "Ну, здравствуй, Ати, вот я тебе принесла рыбу и масло, помещица дала". Ати поздоровался с ней, спросил насчет ее ревматизма и насчет некоторых соседей, но рыбу и масло он не хотел взять ни за что на свете, он очень разозлился и сказал: "Ты это выклянчила у помещицы? Ну так можешь нести все это обратно, от них я ничего не возьму". И она должна была снова завернуть свои подарки, а ее Ати был такой голодный, и она сказала: "Прощай" - и отправилась обратно, снова пешком, и, только когда ее подсаживали, ехала в телеге. Батраку, который ее подвез, она сказала: "Мой Ати в лагере для военнопленных, он не взял рыбу и масло, потому что я выклянчила их у помещицы, а от них он ничего не берет". Дорога была длинная, а она уже старая, и она по временам присаживалась у края дороги и откусывала немного рыбы и масла, потому что это все уже начало портиться и даже немного провоняло. Но женщинам у реки она теперь сказала: "Мой Ати в лагере для военнопленных. Он не захотел рыбы и масла, потому что я выклянчила их у помещицы, а он ничего у них не берет". Это она говорила всем, кого встречала, так что люди узнали про Ати по всему ее пути, а путь был восемьдесят километров.

Лизи-коровница. Да, бывают такие, как ее Ати.