Богумил Грабал: Беатриче

В 1988 году Грабал был вновь принят в Союз чешских писателей, в 1989-м удостоен звания заслуженного писателя ЧССР «за большой вклад в создание социалистической культуры». Интересно бы знать, как воспринял эти улыбки судьбы еретик, богохульник и мистификатор, как называет себя сам Грабал? По-видимому, вспомнил свою любимую фразу: «Человек не может отпороться от эпохи» — и сам рассказал на страницах еженедельника «Кмен» о себе «Кто я есть». Этот номер органа Союза чешских писателей почти половину своих страниц посвятил Грабалу. Там же был напечатан и рассказ «Беатриче», который известный чешский критик и литературовед Радко Пытлик сопроводил таким пояснением:

«В рассказе «Беатриче» проявились основные черты поэтики Грабала: столкновение ужаса и красоты действительности, трагической тревоги и особого, радостного видения мира, которое есть обязательное условие рождения всечеловеческой надежды. Прочитав этот рассказ, мы понимаем, как неуместен был упрек в «натурализме», который часто высказывали Грабалу. «Натурализм» обычно рисовал человека сломленного, униженного, страдающего, Грабал, напротив, и среди глубочайшего страдания выстраивает заоблачную надежду, потому что, по его убеждению, у человека всегда, в горестный час, «взгляд насыщается видом прекрасных предметов». Рассказ «Беатриче» — песнь человечности и любви, высшее проявление которых сострадание, — по требованию рецензентов в семидесятые годы был исключен из сборника «Праздники подснежников» так же, как и семь других рассказов».

Вилла в сосновом бору, вилла в три этажа — летняя резиденция «Мясной торговли Агнеца» — имела и собственный заповедник, так что, если бы его великомясничество пожелало, могло бы стрелять оленей, и серн, и фазанов прямо из окна спальни. Вилла, где были и садовник, и дворник, и телефон, так что, если бы приехал пан Агнец с приятелями попировать, повеселиться, отдохнуть, все комнаты были бы прекрасно натоплены, украшены цветами, дорога с автострады, идущая в туннеле густых сосен, расчищена и посыпана песком, и перед въезжающими автомобилями открылся бы импозантный вид, а зеленый охотничий камзол, охотничья шляпа, надвинутая на брови, ружья и охотничьи трофеи на лестницах виллы — все так, как было у герцогов Шварценбергов, — преисполняли бы торговца мясом пана Агнеца и его приятелей прекрасным чувством людей, избранных богом. А в Праге у пана Агнеца были и рестораны, и магазины, и целые ушаты объедков из ресторанов, и обрезки из мясных лавок, и отходы с боен, и пан Агнец как-то вспомнил, что его отец тоже торговал мясом, правда кониной, и вдобавок откармливал десять поросят, которые росли прямо на глазах только благодаря тому, что им бросали все конские внутренности с бойни и конский навоз, и поросята прибавляли каждый день по килограмму, а то и больше. И пан Агнец тоже приказал устроить за виллой свинарник на пятьдесят поросят, и каждый день грузовые машины привозили ушаты объедков из ресторанов, и обрезков из мясных лавок, и отходов с боен, и вскоре каждые девять месяцев машины пана Агнеца отвозили пятьдесят задарма откормленных подсвинков и привозили пятьдесят новых молочных поросят, и все повторялось сначала. Пан Агнец не то чтобы не замечал, что, когда ветер дует в сторону виллы, в окна из свинарника, хотя и скрытого за рододендронами и азалиями, от навозной жижи идет резкая, противная вонь. Но пан Агнец вонь свинарника уже не чувствовал и даже слился с ней: как настоящий феодал он уже не мог жить без запахов хлева, конского навоза, скотного двора. И потому, чтобы отмыть и обмыть свою душу, пан Агнец в одной комнате устроил часовенку, а в другой — поместил дарохранительницу, там были на окнах узорные рамы и цветные стекла, представляющие сцены из жизни святых, а перед этими узорными окнами высился небольшой алтарь, и над ним постоянно горела лампадка, и под ним стояла скамеечка, чтобы молиться, и если у пана Агнеца вдруг возникало чувство, будто он слишком одинок среди своих боен, мясных лавок и ресторанов и вокруг него слишком много навоза, то он знал, что надо опуститься на колени и очиститься смиренной молитвой настолько, чтобы вновь излучать здоровье и юмор, что, впрочем, было нетрудно, потому что пан Агнец был миллионер, а все богатые люди того времени были веселы и словно звенели от полноты жизни, они были всегда любезны и щедры, а щедрость льстила естественному тщеславию пана Агнеца и заставляла его порой даже прослезиться от умиления: до чего ж он к людям добр, до чего отзывчив.