Бертольд Брехт: Мамаша Кураж и ее дети

Повар. Мы могли бы открыть трактир. Подумай об этом, Анна. Я сегодня твердо решил, я подамся в Утрехт, с тобой или без тебя, и сегодня же.

Мамаша Кураж. Мне нужно поговорить с Катрин. Очень уж все скоропалительно, мне трудно решать не согревшись и на пустой желудок. Катрин!

Катрин вылезает из фургона.

Катрин, я должна тебе кое-что сообщить. Мы с поваром собираемся в Утрехт. Он там получил в наследство трактир. Ты жила бы на одном месте и завела знакомства. Оседлый человек уже вызывает уважение, внешность -- это еще не все. Я тоже за такое решение. С поваром мы уживаемся. Должна сказать, что он знает толк в делах. Кормежкой мы были бы обеспечены, плохо ли? У тебя была бы своя койка, тебя бы это устроило, правда? Нельзя всегда жить на улице! Так ведь и опуститься можно. Ты уже вся обовшивела. Нам нужно решиться, мы пошли бы со шведами на север, они, наверно, там. (Показывает налево.) Я думаю, мы решимся, Катрин.

Повар. Анна, мне нужно сказать тебе два слова наедине.

Мамаша Кураж. Полезай в фургон, Катрин.

Катрин лезет в фургон.

Повар. Я прервал тебя, я вижу, ты меня не поняла. Я думал, об этом не стоит и говорить, и так, мол, ясно. Но если нет, то я скажу: не может быть и речи о том, чтобы брать ее с собой. Я думаю, ты меня понимаешь.

Катрин за их спиной высовывает голову из фургона и слушает.

Мамаша Кураж. Ты считаешь, что я должна оставить Катрин?

Повар. А как ты думаешь? В трактире нет места. Это тебе не трактир на три зала. Если мы поднатужимся, то мы вдвоем еще прокормимся, но не втроем, втроем никак не выйдет. Фургон пусть останется Катрин.

Мамаша Кураж. Я думала, в Утрехте она найдет себе мужа.

Повар. Не смеши меня! Где такая найдет мужа? Немая и шрам вдобавок! И в летах уже.

Мамаша Кураж. Говори тише!

Повар. Громче или тише, а что правда, то правда. И это тоже причина, по которой я не могу ее держать в трактире. Гостям неприятно, когда перед их глазами торчит урод. И нельзя на них за это обижаться.

Мамаша Кураж. Замолчи. Говорю тебе, не надо так громко.

Повар. В доме священника зажегся свет. Давай споем.

Мамаша Кураж. Повар, как же она одна пойдет с фургоном? Она боится войны. Она ее не переносит. Какие у нее, наверно, страшные сны! Я слышу, как она стонет по ночам. Особенно после боев. Не знаю, что она видит во сне. Она страдает от сострадания. Недавно я нашла у нее ежа, которого мы переехали. Оказывается, она его спрятала.

Повар. Трактир слишком мал. (Кричит.) Эй, уважаемый хозяин, слуги и домочадцы! Мы споем вам песню о Соломоне, Юлии Цезаре и других великих мужах, которым их блестящий ум не пошел на пользу. И тогда вы поймете, что мы тоже люди порядочные и поэтому нам нелегко живется, особенно зимой.

(Поет.)

Знаком вам мудрый Соломон,

Конец его знаком?

Он день рожденья своего

Назвал своим несчастным днем.

Он говорил, что ничего

Нет в мире, суета одна.

Был Соломон мудрец большой,

И вам теперь мораль ясна:

Мудрость концу его виной!

Блажен, кому чужда она.

Все добродетели опасны в этом мире, как доказывает наша прекрасная песня, лучше их не иметь и вести приятную жизнь и иметь на завтрак, скажем, горячий суп. У меня, например, нет горячего супа, а я бы от него не отказался, я солдат, но какой мне толк от того, что я был смел в бою? Никакого, я голодаю. Лучше бы я наложил в штаны и остался дома. А почему?

И Цезаря плохой конец

О многом говорит.

Был Юлий Цезарь храбр и смел,

И вот, смотрите, он убит.

Он высшей власти захотел,

И он вкусил ее сполна.

"И ты, мой сын",-- вскричал герой.

Ну что ж, теперь мораль ясна:

Смелость концу его виной!

Блажен, кому чужда она.

(Вполголоса.) Хоть бы нос высунули. (Громко.) Эй, уважаемый хозяин, слуги и домочадцы! Может быть, вы возразите, что не храбрость кормит человека, а честность? Может быть, вы хотите сказать, что честный человек сыт или хотя бы не вполне трезв? Посмотрим, как обстоит дело с честностью.

Знаком вам древний грек Сократ?

Не лгал он никогда.

Он всех честней был во сто крат,

Но ведь и с ним стряслась беда.

Ему велели выпить яд,

И чашу выпил он до дна.

Таков был приговор людской,

И вам теперь мораль ясна:

Честность концу его виной!

Блажен, кому чужда она.

Теперь мне скажут, что нужно быть кротким и самоотверженным, что нужно делиться с ближним, ну, а что, если нечем делиться? Быть благодетелем, может быть, тоже не так легко, с этим приходится считаться, ведь самому тоже что-то нужно. Да, самоотверженность -- это редкая добродетель, редкая потому, что она не окупается.