Бертольд Брехт - Мать

Работница (ребенку). Вот видишь, Ильич, - сорок девять копеек, а мне еще нужно тебе купить пальтецо. (Остальным женщинам в лавке.) Он ужасно мерзнет.

Женщины. Легковато одет. Недолго и простудиться. Как вы ему позволяете выходить на улицу в этакий снег?

Работница. Но у меня остался только двугривенный. Пальтеца у вас есть?

Лавочница показывает на вешалку, где висят шесть детских пальто.

Да тут их целая куча! (Пробует материю.) А ведь впору. И, видать, недорогое. Правда, не очень теплое. Но и не плохое. То, на подкладке, не лучше ли?

Лавочница. Зато и дороже.

Работница. А что стоит легонькое?

Лавочница. Пять с полтиной.

Работница. Таких денег у меня нет.

Лавочница. Даром только смерть бывает. (Другой женщине.) Вам чего требуется?

Женщина. Полфунта манной.

Работница. На той неделе опять урезали зарплату на муратовской фабрике.

Мать. Об этом и я слыхала: рабочие согласились.

Работница. Иначе Муратов вообще закрыл бы фабрику. Ежели моему мужу выбирать: поменьше зарплаты или совсем без зарплаты, как же не согласиться?

Мать. Учись, Ильич. Всегда надо выбирать меньшее зло. Это и для господина Муратова меньшее зло. Ему приятнее платить нам меньше, чем больше. Чтоб господину Муратову получить прибыль, милый Ильич, ему надо урезать плату твоему отцу. Отцу это не нравится. Ну что ж, может не работать. Его право. Но тебе нужно пальтишко. А главное - тебе нужно не двадцатикопеечное пальтишко, а настоящее. Если б тебе нужно было пальтишко за двугривенный, ты носил бы вот что. (Берет бумажную выкройку пальто с прилавка и надевает на мальчика.)

Лавочница. Положите обратно!

Мать. Вот видишь, Ильич, тебе никакого пальто не полагается. Конечно, от такого бумажного толку мало. А тебе ведь хочется настоящее? Вот это к примеру - оно тоже не толще бумаги. А у твоей матери вообще нет пальто. Куда это годится?

Лавочница. Не трогайте мои выкройки!

Женщина. Она шутит.

Вторая женщина. Зачем издеваться над ребенком?

Мать. Кто издевается над ребенком? Я? А может быть, Муратов? Или фабрикант пальтишек? Ильич попросил пальто, которое стоило бы несколько копеек, - вот он и получил его. Разве оно не греет? Почему же он не попросил пальто потеплее?

Лавочница. По-вашему, я виновата? Да? Может быть, мне подарить ему пальто?

Работница. Ничего я не требую от вас. Я знаю - вы не можете этого сделать.

Первая женщина (матери). Вы правда думаете, что виновата лавочница?

Мать. Нет. Виноват один только Ильич.

Работница. Так или этак, а пальто я купить не могу.

Лавочница. Никто вас не заставляет, если цена неподходящая.

Мать. Правильно, Ильич. Ежели неподходящая цена- значит, никакого тебе пальто и не надо.

Работница. У меня двугривенный, и ни гроша больше.

Вторая женщина. Я ее знаю. Шляется тут и народ смущает.

Первая женщина (показывая ни плачущую лавочницу). А ей же надо платить за пальтишки фабриканту.

Мать. Конечно, это вовсе не одежа. Она не греет. И это не одежа. (Показывает на шесть пальто на вешалке.) Это товар. Фабриканту пальтишек надо выколачивать прибыль - значит, Ильич ни о каком другом пальто и думать не может. Это пальто и есть меньшее зло, Ильич. Совсем без пальто - было бы большее. Ступай, Ильич, на улицу в своем пальтишке и скажи снегу, чтоб он тебя пощадил, потому что господин Муратов тебя щадить не хочет. У тебя, Ильич, ненастоящее пальто и ненастоящие родители - они не знают, как добыть тебе одежу. И скажи заодно снегу и ветру: пусть врываются сюда - здесь висят настоящие пальто.

VIII

КРИТИКА НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ПОСТАНОВКИ

(ДЛЯ ЖУРНАЛА "НЬЮ-МЭССИС)

Постановка "Матери", осуществленная "Тиэтр Юнион", представляет собой попытку показать нью-йоркским рабочим пьесу нового, доселе не известного им типа - пьесу неаристотелевской драматургии. Для такой пьесы требуется новый стиль постановки - стиль эпического театра, который использует одновременно и технику высокоразвитого буржуазного театра, и технику небольших актерских коллективов, выработавших после революции в Германии для своих пролетарских целей своеобразный новый стиль; этот стиль неизвестен не только зрителям, но и актерам, режиссерам и драматургам. Вдруг оказалось, что режиссура требует таких политических знаний и такого особого мастерства, какие при постановке пьес общеизвестного типа не нужны.

Если есть театр, который способен идти впереди публики, а не плестись у нее в хвосте, то это пролетарский театр. Однако идти впереди публики - вовсе не значит отстранять ее от участия в работе театра. Наши театры должны были бы в гораздо больших, чем в настоящее время, масштабах организовать контроль над работой театра со стороны наиболее политически и культурно развитой части публики. Целый ряд вопросов, возникавших при постановке пьесы "Мать", мог бы без труда быть решен при участии рабочих, а организовать такое участие нетрудно. Никогда, например, политически грамотные рабочие не согласились бы с театром, утверждавшим, что, поскольку публика требует, чтобы спектакль длился не более двух часов, необходимо во что бы то ни стало вычеркнуть в третьем акте большую (хоть и занимающую всего семь минут) сцену антивоенной пропаганды. Они тотчас сказали бы: но ведь тогда получится, что вслед за сценой, показывающей, как в 1914 году подавляющее большинство пролетариата отклоняет лозунги большевиков (XII), сразу, без всякого перехода, будто дар небес для тех, кто сидел сложа руки, наступает переворот 1917 года (XIV)! Надо же показать, что для осуществления таких переворотов необходима революционная работа, и надо показать, как ее следует проводить. Этими доводами они спасли бы и художественное построение третьего акта, погубленное злосчастной купюрой ключевой сцены.