Анатолий Иванов - Женихи и невесты или кое-что про любовь. Сказка и жизнь

Великанов лишь как-то по-особому, не то снисходительно, не то презрительно сложил губы. И весь этот актерский, весь театральный народ пьяный-пьяный был, а мгновенно уловил настроение главрежа, шум и гвалт сразу поднялся волной, волна эта задавила и без того слабенький голос Екатерины Ивановны, она, тоже немного выпившая, лишь беспомощно махнула рукой и села. Ни одного хлопка не раздалось ей, будто она и не говорила.

Леонидов обратил на это внимание, опять поглядел на жену. Та сидела все такая же молчаливая и грустная.

А банкет, теперь уже никак не управляемый, катился своим чередом. Перед горячим потанцевали на «пятачке» у дверей современные танцы под магнитофон, подергали руками и ногами, попрыгали. Потоптался возле Маши Леонидовой и Великанов. Они танцевали молча, а жена Великанова во время танца спросила Леонидова: «Что сейчас пишете?» — «Да царапаю одну вещичку…» — «Вениамин Григорьевич очень любит ваше творчество…» — «Спасибо. Я чувствую это и знаю… Я так ему благодарен…»

Леонидов говорил это и стыдился за ложь в словах, за ложь в голосе. Увы, сейчас он если и не понимал пока отчетливо, то догадывался, что Великанов не любит его творчество, равнодушен к нему, если… если не права еще Екатерина Ивановна. «Не заблужайся — насчет этого Полозкина-Великанова, он глуп как пробка», — загудели вдруг в ушах недавние ее слова.

После танцев все сосредоточенно занялись котлетами по-министерски. В последнее время блюдо с таким пышным названием во всех ресторанах превратилось в чисто символическое: перед каждым на тарелке лежала маленькая лепешка из куриного фарша, щепотка сухой картофельной соломки да пластик соленого огурца. Энтузиасты произнесли еще три-четыре тоста во имя Великанова, потому что подобные мероприятия не заканчивались без выступления на них главного гостя.

И Леонидов, поглядывая на сидящую за дальним столом Екатерину Ивановну, ждал слов Великанова. «Давайте кесарю кесарево и отдадим…» Леонидов как-то повзрослел на этом банкете. Для постороннего глаза ничего необычного в этом вечере вроде и не было, а ему неожиданно открывалось или начало открываться что-то большое и важное. И он с грустью думал: «Милая и добрая Екатерина Ивановна, да ты же сама как-то говорила, что кесарь-то в нынешнем театре вовсе не автор драматического произведения, не автор, вон даже классиков переделывают как хотят, а чего уж с нами, грешными, церемониться? Прав у нас, кроме как устроить после премьеры вот такой банкет, нет никаких. Но это уже не право, а обязанность».

Леонидов с нетерпением ждал теперь слов Великанова, ибо ему интересно, очень интересно было теперь узнать, почему тот взялся «огород городить», что его привлекло в пьесе, что взволновало, в чем он увидел его поэтику, ее философию, ее ценность…

Великанов поднялся, когда подали кофе.

— Друзья мои, — сказал он устало. — Да, сегодня у нас у всех праздник, сегодня мы празднуем нашу творческую победу… А признаться, я ведь долго не хотел ставить эту пьесу, потому что не понимал ее сути, ее идеи, не видел, как ее поставить.

Леонидов слушал, все-таки волнуясь, вдруг начисто забыв о характеристике Великанова Екатериной Ивановной, от волнения на висках у него даже проступил пот. И Машенька, добрая его Машенька, волновалась, она чуть прислонилась к Леонидову, и он чувствовал, как подрагивала ее рука.

— Но искусство, как говорится, требует терпения, и я, обдумывая образы и драматургические ходы пьесы, терпеливо чего-то ждал, — продолжал Великанов. — И однажды у меня мелькнула счастливая мысль. Простая, знаете, мысль. Но ведь в простоте всегда заключается великое. Персонажи пьесы, подумал я, в борьбе за истину, за справедливость тратят свои нервы, свое здоровье, зарабатывают инфаркты и инсульты. А ведь жизнь дается каждому один раз. И надо, как говорится, прожить ее так, чтобы не было мучительно за бесцельно прожитые годы… С этого мгновения я уже знал, как надо ставить эту пьесу. Ну и, как говорится, результат налицо…

Последние слова его потонули в рукоплесканиях. Великанов, благодаря за них, чуть склонил голову вправо, влево. А когда гром аплодисментов утих, Великанов добавил:

— Поблагодарим нашего дорогого драматурга за прекрасную пьесу и пожелаем ему новых больших творческих успехов.

В разных концах зала раздалось несколько хлопков.

Леонидов сидел как оглушенный. В голову его долбило, «И это все, что он мог сказать о пьесе: О тех причинах, которые вдохновили… или хотя бы побудили его взяться за воплощение пьесы на сцене? Все! Да он не действительно глуп как пробка…»