Андре Жид - Пасторальная симфония

18 мая

Сейчас, когда установилась хорошая погода, я мог снова отправиться погулять с Гертрудой, чего у нас с ней уже очень давно не бывало (недавно снова выпал снег, и дороги вплоть до последних дней находились в ужасном состоянии), как давно не бывало и того, чтобы мы с ней оставались наедине.

Мы шли быстрым шагом; свежий ветер румянил ее щеки и все время закрывал ей лицо ее белокурыми прядями. Когда мы проходил мимо торфяника, я сорвал несколько цветущих стеблей камыша, которые я засунул ей под берет и затем переплел с волосами, чтобы они лучше держались.

Мы еще почти не разговаривали и все еще удивлялись тому, что идем вместе, как вдруг Гертруда, повернув ко мне свое невидящее лицо, в упор спросила меня:

-- Как вы думаете, Жак еще любит меня?

-- Он примирился с тем, что должен отказаться от тебя, -- ответил я в ту же минуту.

-- Как вы думаете, он знает про вашу любовь ко мне? -- проговорила она.

Со времени нашего объяснения прошлым летом, о котором я здесь писал, прошло уже больше полугода, но между нами ни разу (я сам этому удивляюсь) не было произнесено ни единого слова любви. Я уже отмечал, что мы никогда не оставались одни, и лучше было бы, если бы так оно впредь и осталось... От вопроса Гертруды сердце мое забилось с такой силой, что я вынужден был несколько замедлить шаг.

-- Но ведь все тут, Гертруда, знают, что я тебя люблю, -- воскликнул я. Но она не поддалась на эту уловку:

-- Нет, нет, вы не отвечаете на мой вопрос.

После минуты молчания она снова заговорила, опустив голову:

-- Тетя Амелия это знает; и я тоже знаю, что от этого она грустит.

-- Она грустила бы и без этой причины, -- возразил я несколько неуверенным голосом. -- Такая уж она грустная от природы.

-- Ах, вы всегда стараетесь меня успокоить, -- произнесла она с некоторым нетерпением. -- Но я совсем не хочу, чтобы меня успокаивали. Я знаю, есть много вещей, которых вы мне не говорите из опасения взволновать меня или сделать мне больно; очень много вещей, остающихся для меня неизвестными, так что иной раз...

Голос ее делался все тише и тише; она замолчала, точно у нее нехватало дыханья. И, когда я, повторив ее последние слова, спросил:

-- Так что иной раз?..

-- Иной раз, -- грустно продолжала она, -- мне кажется что все счастье, которым я вам обязана, покоится на неведении.

-- Гертруда...

-- Нет, позвольте мне сказать... Я не желаю подобного счастья. Поймите, что я не... Я совсем не хочу быть счастливой. Я предпочитаю знать. Есть много, много вещей, вещей безусловно печальных, которых я не могу видеть, но вы не имеете права их от меня скрывать. Я много думала в эти зимние месяцы; и я начинаю бояться, видите ли, что мир совсем не так прекрасен, пастор, как вы мне внушили, что до этого ему еще очень далеко.

-- Это верно, что человек часто оскверняет собою землю, -- опасливо заговорил я, ибо стремительность ее мысли испугала меня, и я пытался теперь отвести ее в сторону, не надеясь, однако, на успех. Она, видимо, ожидала таких слов, ибо, ухватившись за них, как за звено, которым можно скрепить концы цепи:

-- Вот именно, -- воскликнула она, -- мне хотелось бы знать наверняка, что сама я не усугубляю зла.

Долгое время мы продолжали быстро итти вперед, на говоря ни слова. Все, что я мог бы сказать, уже заранее должно было столкнуться с ее уяснившейся теперь для меня мыслью; я боялся вызвать ее на какую-нибудь фразу, от которой могла зависеть наша судьба. И при мысли о словах Мартена, что ей можно возвратить зрение, сердце мое сжалось непомерной тоской.

-- Мне хотелось спросить вас, -- заговорила она наконец, -- не знаю только, как это сказать...

Она несомненно напрягала все свое мужество, как делал, впрочем, и я, вслушиваясь в ее слова. Но разве мог я предугадать вопрос, которым он тогда мучилась:

-- Скажите, дети слепой должны непременно родиться слепыми?

Я затруднился бы сказать, для кого из нас беседа эта была более тягостной, но мы не могли ее не продолжать:

-- Никоим образом, Гертруда, -- ответил я, -- за исключением совершенно особых случаев. Нет никаких оснований для того, чтобы они рождались слепыми.

Это ее, видимо, чрезвычайно успокоило. Я хотел было в свою очередь спросить ее, почему она об этом меня спрашивает, но у меня нехватило мужества, и я неловко сказал:

-- Но для того, чтобы иметь детей, необходимо быть замужем, Гертруда.

-- Не говорите мне этого, пастор. Я знаю, что это неправда.

-- Я сказал тебе то, что подобало сказать, -- заявил я. -- Но, действительно, законы природы позволяют то, что запрещается законом божеским и человеческим.