Андре Жид - Страницы из дневника

6 июня.

"Чтобы понять экономические явления современности, нужно прежде всего с придирчивостью историка и с той ясностью, с какой все видно на расстоянии, заглянуть в аналогичные явления прошлого", -- пишет N. n. в предисловии к книге Бона "Prosperity" (глава 9-я). А в статье Сент-Бева, кстати довольно посредственной, я прочел следующие строки о Сийесе: "...в массе работ о Сийесе говориться обо всем... да, обо всем, кроме истории. Она всегда попадает в немилость у абсолютного духа..." И Сент-Бев цитирует длинный отрывок из Сийеса; в нем есть фраза: "...здравая политика заключается не в знании того, что есть, а того, что должно быть". Сийес подразумевает здесь: того, что должно было бы быть. Мне думается, что часто историк или просто ум, настроенный лишь на созерцание прошлого, с вечной заботой отыскать в минувшем некую аналогию с современностью, отказываются понять, что же в ней есть неповторимого, доселе еще не испытанного. Вечно-юная Клио улыбается, когда слышит, что история есть "непрерывное возобновление" и что "нет ничего нового под солнцем"; она держит для этих мыслителей не один камень за пазухой; но они не любят неожиданностей. Они слишком охотно верят, что не может существовать то, чего до них не было.

"Непредусмотрительный, -- говорит Валери, -- меньше бывает подавлен и разбит катастрофой, чем тот, кто ее предвидел".

Кювервиль, 11 июня.

Не знаю, какое впечатление я произвожу на других; но на себя -довольно глупое. Когда я говорю с Х. или Y., единственная моя забота -делать вид, что я слежу за беседой (имею в виду беседу по-французски). Я помню разговоры, что еще ребенком тщился понять -- разговоры "взрослых". Ничто не изменилось, но я не могу уже больше оправдываться молодостью. А если приходится и мне вмешиваться в разговор, я постоянно "пускаю петуха". "Ну, хоть из жалости не слушайте меня! Мне нечего вам сказать. И не считайте своим долгом притворяться из вежливости, что для вас так важны мои речи. Все, что я вам говорю и буду говорить, -- чепуха. Так продолжайте беседовать между собой, как будто меня с вами нет. О, как бы я этого хотел! Для чего вы меня пригласили?"

13 июня.

Конечно, я не думаю, что башня, где я укрылся, сделана из слоновой кости. Выйди я из нее -- и я ничего не стою. Стеклянная башня, обсерватория, где я принимаю все лучи, все волны; хрупкая башня, мне худо под ее покровом; да мне и не от чего укрываться; я уязвим со всех сторон; доверчив несмотря ни на что; взгляд мой обращен на восток. Мое безнадежное ожидание окрашивается в цвета надежды.

Крест Христов -- одно из их оружий. Оружие нападения или только обороны?

Это превращение Христа в солдата -- самый позорный из всех обманов. "Не мир, но меч", -- говорил сам Христос. Это все, что они оставили от евангелия. Они так тесно переплели идею религии с идеей отечества, что вооружение и мобилизация происходят не иначе, как во имя господне. Всякое укрепление мира возможно осуществить, лишь отбросив сразу и религию и отечество, как это сделал СССР.

Все же СССР не стремится уничтожить входящие в него различные государства; наоборот, он их поддерживает, покровительствует им; и поступает очень мудро; но, с одной стороны, сливая воедино их интересы, переделывая их, как переделывают церковь под клуб, с другой -- он уничтожает то, что может столкнуть их друг с другом. Только атеизм может водворить теперь мир на земле.

Но как раз именно это стремление Советов к атеизму и вооружает против них некоторые истинно верующие умы. Они полагают, что мир без бога неминуемо разрушится и приведет к гибели человечество без религии, без набожности, без молитвы... Да поймите же вы, благочестивцы, что смести можно только лжебогов! Потребность в преклонении живет в сердце человеческом.

Но наша религия, единственная религия, зиждется на откровении, -говорят они, эти благочестивые умы. Человек может познать истину лишь через откровение, хранителями которого они считают только себя. Всякое блаженство, всякая гармония, достигнутые без помощи бога, кажутся им преступными; они не считают их реальными; они отрицают их, вся их набожность восстает против них. Они предпочитают видеть человечество несчастным, чем счастливым, но без бога -- без их бога.

"Уж десять лет как в Германии вошло в моду обращение в коммунизм", -говорит мне С.

У нас -- обращение в католицизм. Это называется коротко: "обращение"; как будто существует только одно обращение. Умом и сердцем я всегда был коммунистом, даже оставаясь христианином; вот почему мне было так трудно отделить одно от другого, а тем более противопоставить. Один я бы никогда до этого не дошел. Нужны были люди и события, чтобы научить меня этому. Здесь дело не в "обращении"; я никогда не изменял направления; я всегда шел напрямик и продолжаю итти; громадная разница заключается в том, что долгое время я ничего не видел, и все мои стремления исчезали в пространстве. Теперь я двигаюсь вперед, ориентируясь на что-то; я знаю, что оформляются мои смутные желания и сон мой становится действительностью.