Андре Жид: Тесные врата

-- Я именно так и понимаю это слово, -- сказала Алиса.

-- Ну а к тому же... разве можно знать заранее? Он еще так молод... Разумеется, у него прекрасные задатки, но одного этого недостаточно...

-- Что же еще нужно?

-- Что я могу тебе ответить, доченька? И доверие нужно, и поддержка, и любовь...

-- А что ты называешь поддержкой? -- прервала его Алиса.

-- Привязанность и уважение к любимому человеку... чего мне так не хватало, -- с грустью ответил дядя; затем голоса окончательно стихли вдали.

Во время вечерней молитвы я все терзался своей невольной бестактностью и дал себе слово завтра же признаться кузине. Возможно, к этому решению примешивалось и желание узнать что-нибудь еще из их разговора.

На следующий день в ответ на первые же мои слова она произнесла:

-- Но Жером, ведь подслушивать -- это очень дурно. Ты должен был нас предупредить или уйти.

-- Уверяю тебя, я не подслушивал... просто я нечаянно услышал... Вы же проходили мимо.

-- Мы шли очень медленно.

-- Да, но слышно было очень плохо. А потом и вовсе ничего... Скажи, что тебе ответил дядя, когда ты спросила, что еще нужно?

-- Жером, -- рассмеялась она, -- ты же все прекрасно слышал! Просто тебе хочется, чтобы я это повторила.

-- Уверяю тебя, я расслышал только первые слова... когда он говорил о доверии и о любви.

-- Потом он сказал, что нужно еще много всего другого.

-- А ты что ответила?

Она вдруг посерьезнела:

-- Когда он сказал, что в жизни нужна поддержка, я ответила, что у тебя есть мать.

-- Ах, Алиса, ты же знаешь, что она не всегда будет со мной... Да и потом это совсем разные вещи...

Она опустила глаза.

-- Он мне сказал тоже самое.

Весь дрожа, я вязл ее за руку.

-- Чего бы я ни добился в жизни, знай, что это ради тебя одной.

-- Но, Жером, я тоже могу когда-нибудь покинуть тебя.

Всю душу вложил я в свои слова:

-- А я не покину тебя никогда!

Она слегка пожала плечами:

-- Разве у тебя не хватит сил, чтобы идти вперед одному? Каждый из нас должен прийти к Богу самостоятельно.

-- Нет, все равно только ты укажешь мне верный путь.

-- Зачем тебе понадобилось искать другого проводника, кроме Христа?.. Неужели ты думаешь, что мы сможем когда-нибудь стать ближе друг к другу, чем тогда, когда, забывая один о другом, мы возносим молитву Богу?

-- Да, чтобы он соединил нас, -- перебил я ее, -- только об этом я и молю его утром и вечером.

-- Разве ты не понимаешь, что бывает единение в Боге?

-- Понимаю всем сердцем! Это значит, забыв обо всем, обрести друг друга в поклонении одному и тому же. Мне даже кажется, что я поклоняюсь тому же, что и ты, только ради того, чтобы обрести тебя.

-- Значит, твоя любовь к Богу небезупречна.

-- Не требуй от меня слишком многого. На что мне небеса, если я не смогу обрести там тебя.

Приложив палец к губам, она произнесла с торжественностью в голосе:

-- Ищите прежде царства Божия и правды его.

Передавая сейчас тот наш разговор, я понимаю, что он покажется отнюдь не детским тому, кто не знает, сколько нарочитой серьезности вкладывают в свои разговоры некоторые дети. Но и что из того? Неужели же сейчас я стану искать какие-то оправдания тем словам? Ни в малейшей степени, так же как не собираюсь приглаживать их, чтобы они выглядели естественнее.

Оба мы раздобыли Евангелие в латинском переводе и уже знали наизусть целые страницы. Алиса выучила латынь вместе со мной под предлогом помощи брату, но я-то думаю, что она просто не хотела отставать от меня в чтении. И я, как следствие, отныне увлекался только теми предметами, про которые я точно знал, что они заинтересуют и ее. Если это и стало чему-либо помехой, то уж, во всяком случае, не моему рвению, как можно было бы предположить; напротив, мне тогда казалось, что она с легкостью опережает меня во всем. Просто дух мой избирал себе путь с постоянной оглядкой на нее, да и вообще все, что нас занимало тогда, все, что понималось нами под словом "мысль", чаще служило лишь предлогом к некоему единению душ, причем более изысканному, нежели обычная маскировка чувства или одно из обличий любви.

Мать моя поначалу, видимо, была обеспокоена возникшим между нами чувством, всей глубины которого она не могла пока и вообразить; однако со временем, видя, как убывают ее силы, она все более лелеяла надежду соединить нас своим материнским объятием. Болезнь сердца, от которой она страдала уже давно, давала о себе знать все чаще. Во время одного из особенно сильных приступов она подозвала меня.

-- Бедный мой мальчик, видишь, как я постарела, -- сказала она. -- Вот так же однажды вдруг я и покину тебя.