Андре Жид - Тесные врата

Из-за небольшого облачка почти над горизонтом и прямо напротив нас снова появилось заходившее солнце, заливая трепещущим сиянием опустевшие поля и наполняя распростертую у наших ног узкую долину невесть откуда возникшим изобилием; затем все исчезло. Я сидел молча, совершенно потрясенный; я чувствовал, как всего меня обволакивает и пронизывает такое же золотое сияние восторга, отчего злопамятство мое бесследно испарялось и лишь голос любви продолжал звучать. Вдруг Алиса, до того сидевшая, положив голову мне на плечо, поспешно поднялась, достала из корсажа какой-то очень маленький предмет, завернутый в тонкую бумагу, протянула было мне, остановилась в нерешительности и произнесла, видя мое удивленное лицо:

-- Жером, послушай меня. Это мой аметистовый крестик. Все эти три вечера я приношу его с собой, потому что давно хотела отдать его тебе.

-- Но зачем он мне? -- не выдержал я.

-- Чтобы ты хранил его в память обо мне и отдал своей дочери.

-- Какой еще дочери? -- вскричал я, глядя Алисе в глаза и не понимая, что все это значит.

-- Пожалуйста, выслушай меня спокойно и не смотри на меня так, прошу тебя, не смотри. Мне и так очень трудно говорить, но это я должна сказать тебе обязательно. Итак, Жером, когда-нибудь ты женишься, ведь так?.. Нет, не отвечай мне и не перебивай, умоляю. Просто я хотела бы, чтобы ты помнил, что я очень любила тебя и... уже давно... три года назад... решила, что этот крестик, который тебе всегда нравился, может однажды надеть твоя дочь, в память обо мне... нет, пусть даже не знает о ком... и, может быть, даже случится так, что ты назовешь ее... моим именем...

У нее словно перехватило горло, и она замолчала; громко, почти со злостью я спросил:

-- А почему тебе самой ее так не назвать?

Она попыталась еще что-то сказать. Губы ее задрожали, как у ребенка, который вот-вот расплачется, но она не заплакала; необыкновенный блеск ее глаз преобразил ее лицо -- оно сияло какой-то сверхчеловеческой, ангельской красотой.

-- Алиса! На ком еще я смогу жениться? Ты же знаешь, что лишь тебя я люблю!.. -- В безумном порыве я крепко, до боли, сжал ее в объятиях и впился губами в ее губы. Голова ее запрокинулась, она ничуть не противилась мне; я увидел только, как вдруг потускнел ее взгляд, затем веки ее совсем сомкнулись, и я услышал ее голос -- ни с чем не мог бы я сравнить его по чистоте и плавности:

-- Сжалься над нами, мой друг! Не губи нашу любовь.

Возможно, она добавила еще: "Не поддавайся своей слабости!" -- а может быть, я сказал это сам себе -- не помню, но я бросился перед ней на колени, страстно обхватив ее руками.

-- Если ты так любишь меня, почему же ты всегда меня отталкивала? Вспомни: сначала я ждал до свадьбы Жюльетты; я понимал, что ты хотела для нее счастья; и вот она счастлива, ты сама мне это говорила. Долгое время я думал, что ты не хочешь бросать отца, но сейчас мы оба остались одни.

-- О, не будем жалеть о том, что ушло, -- прошептала она. -- Я уже перевернула страницу.

-- Но еще не поздно, Алиса!

-- Нет, мой друг, уже поздно. Поздно стало в тот самый день, когда благодаря любви мы на мгновение почувствовали, что каждому из нас суждено нечто большее, чем любовь. Благодаря тебе, мой друг, я в мечтах своих поднялась так высоко, что все, чем обычно довольствуются люди, означало бы для меня падение. Я часто думала над тем, какой могла бы быть наша жизнь друг с другом, и поняла, что, как только из нее исчезло бы совершенство, я не вынесла бы дольше... нашу любовь.

-- А не думала ли ты над тем, какой будет наша жизнь друг без друга?

-- Нет, никогда!

-- Так вот, посмотри! Уже три года я блуждаю по свету в тоске, потому что со мной нет тебя...

Стемнело.

-- Мне холодно, -- сказала она, поднимаясь и так плотно закутываясь в шаль, что я даже не смог снова взять ее за руку. -- Помнишь тот стих из Писания, который когда-то так встревожил нас? Мы еще испугались, верно ли мы поняли его смысл. "Они не добились того, что было им обещано, ибо нечто лучшее уготовил нам Господь..."

-- И ты по-прежнему веришь в эти слова?

-- Иначе нельзя.

Какое-то время мы шли рядом и молчали. Потом она снова сказала:

-- Ты только представь себе, Жером: лучшее! -- И тут на глаза у нее навернулись слезы, а она все повторяла: -- Лучшее!

Мы снова стояли у той маленькой двери, из которой она вышла незадолго до того. Повернувшись ко мне, она сказала:

-- Прощай! Нет, не провожай меня дальше. Прощай, любимый мой. Сейчас и должно начаться... это лучшее.

Она еще постояла так, положив вытянутые руки мне на плечи, в одно и то же время словно удерживая и отталкивая меня, и взгляд ее был полон какой-то невыразимой любви...