Андре Жид - Тесные врата

-- Алиса, -- начал я однажды утром, когда все вокруг казалось как-то особенно восхитительным и наши сердца словно расцветали вместе с природой, -- теперь, когда Жюльетта счастлива, не находишь ли ты, что и мы тоже...

Я говорил медленно, не сводя с нее глаз, но тут она вдруг так сильно побледнела, что я запнулся на полуслове.

-- Мой друг! -- произнесла она, не поднимая на меня глаз. -- Рядом с тобой я чувствую себя настолько счастливой, что никогда не поверила бы, что такое может быть... Но знай: мы с тобой рождены не для счастья.

-- Что душа человека может предпочесть счастью?

Эти слова я буквально выкрикнул.

-- Святость... -- шепнула она так тихо, что я скорее угадал, чем услышал ее ответ.

Счастье мое, широко расправив крылья, уносилось от меня ввысь, к небесам.

-- Но и ее я смогу достичь только с тобой, -- вырвалось у меня. Уткнувшись лбом в ее колени и рыдая, как дитя, но вовсе не от горя, а от любви, я все твердил: -- Только с тобой! Только с тобой!

Этот день прошел, как и все предыдущие, а вечером Алиса вышла без аметистового крестика. Верный данному обещанию, я уехал, едва рассвело.

Два дня спустя я получил странное письмо с эпиграфом из Шекспира:

That strain again, -- it had a dying fall:

O, it came o'er my ear like the sweet south,

That breathes upon a bank of violets,

Stealing and giving odour. -- Enough; no more,

'Tis not so sweet now as it was before...*

_______________

* И пусть желанье, утолясь, умрет!

Вновь повторите тот напев щемящий,

Он слух ласкал мне, точно трепет ветра,

Скользнувший над фиалками тайком

Чтоб к нам вернуться, ароматом вея.

Довольно! Он когда-то был нежнее...

(Пер. Э. Линецкой) _______________

Да, я невольно искала тебя все утро, брат мой! Я не могла поверить, что ты уехал, сердилась на тебя за то, что ты сдержал слово, думала: это была просто игра. Я заглядывала за каждый куст, ждала, что ты вот-вот выскочишь. Но нет! Ты действительно уехал. Спасибо.

Остаток дня я провела целиком во власти некоторых мыслей, которые мне бы и хотелось изложить тебе, и какого-то непонятного, но отчетливого страха, что, если вдруг ты о них не узнаешь, у меня навсегда останется такое чувство, будто я подвела тебя, и ты с полным правом осудишь меня...

С первых же часов твоего пребывания в Фонгезмаре я с удивлением, а затем и с беспокойством заметила, что рядом с тобой испытываю совершенно непривычное для меня состояние удовлетворенности. "Это такое чувство, -говорил ты мне, -- когда не желаешь больше ничего!" Увы, именно это меня и тревожит...

Я бы очень хотела, мой друг, чтобы ты правильно меня понял, и в особенности чтобы ты не принял за некие рассудочные ухищрения (насколько нескладными они предстали бы в этом случае!) эту попытку выразить в словах самое могучее устремление моей души.

"Это не настоящее счастье, если чего-то не хватает", -- сказал ты мне однажды, помнишь? И тогда я не нашлась, что ответить. Нет, Жером, нам все-таки чего-то не хватает. Жером, милый, так и должно быть. Эту сладостную удовлетворенность я не могу считать подлинной. Разве не поняли мы прошлой осенью, какие муки она таит в себе?..

Да упаси нас Господь принять такое счастье за подлинное! Мы рождены для иного счастья...

Подобно тому как наша прежняя переписка повредила осенней нашей встрече, так и сейчас воспоминание о том, что ты еще вчера был здесь, мешает мне писать это письмо. Когда я раньше писала тебе, я испытывала восторг -куда он исчез? Тем, что мы переписывались, тем, что были вместе, мы исчерпали все самое чистое, что имелось в радости, которую могла дать нам наша любовь. И я невольно восклицаю вслед за Орсино из "Двенадцатой ночи": "Довольно! Хватит! Здесь уж больше нет еще недавно бывшего блаженства".

Прощай же, мой друг. Hic incipit amor Dei*. Узнаешь ли ты когда-нибудь, как я люблю тебя?.. Твоя до самого конца

_______________

* Здесь начало любви к Богу (лат.). _______________

Алиса.

Едва речь заходила о добродетели, о необходимости проявить лучшие свои качества, я был готов на все. Меня неудержимо влек к себе ослепительный блеск героизма, неотделимого в моих глазах от любви. Письмо Алисы наполнило меня пьянящей отвагой. Видит Бог, на любые подвиги добродетели я был готов ради нее. Чем круче вверх уходила тропа, тем вернее она могла привести меня к Алисе. И я верил, что она не станет, не успеет стать такой узкой, чтобы мы не смогли идти по ней вдвоем! Увы, я и не подозревал, какой за всем этим крылся тонкий замысел, мне даже в голову не приходило, что она может вновь ускользнуть от меня, достигнув вершины первой.

Я написал ей длиннейшее письмо, из которого помню лишь один пассаж, но достаточно показательный: