Андре Жид - Урок женам

Как грустно бывает от ссор, случающихся в таких дружных семьях, как наша, особенно если, проявил немного доброй воли, было бы так легко прийти к согласию! Во всяком случае, ничего подобного с Робером опасаться не приходится, ибо я ни разу не видела, чтобы он, находясь в церкви, не помолился, а кроме того, помыслы у него самые благородные. Не могу поверить, что "Либр пароль" -- плохая газета, как говорит папа, который читает только "Тан". А на второй день в пансионе Жерара, когда папа и Робер оказались наедине в курительной, я подумала, что столкновения между ними не избежать. Дверь салона была настежь открыта, и я могла видеть, как они, сидя в креслах, читали каждый свою газету. Робер, пролистав свою, имел неосторожность протянуть ее папе, сказав при этом несколько слов, которых я не расслышала, но папа пришел в такую ярость, что опрокинул на свои светлые брюки чашку кофе, которая стояла на подлокотнике его кресла. Робер принялся многословно извиняться, но в действительности он был не виноват. И когда папа вытирал кофе носовым платком, Робер, заметивший, что я нахожусь в салоне, незаметно сделал в мою сторону быстрый, но очень красноречивый жест, в котором он так комично выразил свое сожаление, что я не могла удержаться от смеха и быстро отвернулась, так как могло показаться, что я смеялась над папой.

А на шестой день нашего пребывания у папы случился приступ подагры... Радоваться этому, конечно, ужасно!.. Разумеется, я сказала, что останусь в пансионе, чтобы составить компанию и почитать ему, но стояла прекрасная погода, и он настоял на том, чтобы я шла гулять. Тогда, воспользовавшись его отсутствием, я отправилась посмотреть Испанскую капеллу, потому что сам он примитивистов не любит. И конечно же, я встретила там Робера и не могла не заговорить с ним. Впрочем, и после того, как он выразил удивление по поводу того, что видит меня одну, и очень вежливо справился о состоянии здоровья отца, мы говорили только о живописи. Я была почти рада своему невежеству, ибо это давало ему возможность рассказывать мне обо всем. У него была с собой толстая книга, но ему не надо было ее открывать, так как он знал наизусть имена всех старых мастеров. Я не смогла сразу же разделить его восхищения фресками, которые мне тогда казались довольно бесформенными, но я чувствовала, что все, что он мне говорил, было справедливо, и моим глазам открывалось много новых качеств, которые я сама не смогла бы оценить. Затем я позволила ему затянуть себя в монастырь св. Марка, где мне показалось, что я впервые стала понимать живопись. Было настолько восхитительно отрешиться от всего, забыться вдвоем перед великой фреской Анджелико, что непроизвольно я взяла его за руку и заметила это только тогда, когда в маленькую часовню, где до этого мы были одни, вошли другие люди. Впрочем, Робер не говорил ничего такого, что папа не должен был слышать. Но вернувшись в пансион, я не осмелилась рассказать папе об этой встрече. Конечно, нехорошо было скрывать от него то, что произвело на меня глубокое впечатление, -- даже я не могла больше ни о чем другом мечтать. Но когда некоторое время спустя я призналась аббату в том, что "солгала", промолчав, он постарался меня успокоить. Правда, одновременно я сообщила ему о своей помолвке. Аббат знает, что папа не одобряет ее, но он также знает, что именно убеждения Робера мешают ему ее одобрить, и именно из-за этих убеждений мама и сам аббат ее одобряют. Впрочем, папа настолько добр, что не смог долго сопротивляться, поскольку как он говорит, главное для него -- это чтобы я была счастлива, а он не может сомневаться в том, что я сейчас счастлива.

Прежде чем писать о помолвке, я должна была бы рассказать о последних днях пребывания в Италии. Но мое перо летело вперед, к этому чудесному слову, перед которым бледнеют все другие мои воспоминания. Уезжая из Флоренции, Робер спросил у папы разрешения нанести нам визит в Париже. Я так боялась, что папа ему откажет. Но оказалось, что Робер очень хорошо знает наших родственников де Берров, которые пригласили нас вместе с ним на ужен, и это во многом упростило дело. На следующий день Робер нанес визит вежливости маме, а несколько дней спустя он пришел просить у нее моей руки. (Каким глупым мне кажется это выражение!) Вначале мама была слегка удивлена, а я удивилась намного больше, когда она мне об этом сообщила, так как Робер со мной по-настоящему еще не объяснился. Он очень смеялся, когда я ему в этом призналась, и "объяснился", сказав, что он об этом не подумал, но готов сделать "объяснение", если я все еще не догадалась, что он меня любит. Затем он заключил меня в объятия, и я почувствовала, что мне тоже ничего не надо говорить и он сам поймет, что я полностью отдаюсь ему.