Макс Бирбом - Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

Этот же вопрос, надо сказать, занимал и его. Нельзя сказать, что он тяготился несвободой. Он был из тех, — чья воля, если это не совсем затруднительно, не противится совести. А какое здесь было затруднение? Мисс Бэтч превосходная девушка; она в любом призвании станет достойной спутницей жизни. Ноукс перед ней всегда довольно-таки благоговел. Хорошо было внезапно стать предметом ее любви, господствовать над ней в каждой прихоти. Сделав ей предложение, он думал, что берет на себя обузу, а она оказалась рычагом. Но — любил ли он ее по-настоящему? Почему он сейчас не мог вспомнить ни ее лицо, ни ее голос, тогда как каждую черту, каждую интонацию предосудительной мисс Добсон он так ясно видел и слышал? Он не мог, как ни старался, прогнать эти воспоминания и был этому — в самом деле большому затруднению — рад; рад, хотя от этого снова погружался в презрение к себе, от которого мисс Бэтч его Избавила. Он себя осуждал за то, что жив. Он себя осуждал за измену. Но рад был тому, что не в силах забыть это лицо, этот голос — эту царицу. Она ему улыбнулась, когда одолжила кольцо. Она сказала «спасибо». И сейчас же она где-то есть, спит или бодрствует — она! сама! Коротышка задумался об этом невероятном, несомненном, волшебном факте.

С улицы раздался негромкий оклик, будто вторивший его сердцу, оклик, сошедший с ее губ. Задрожав, он посмотрел вниз и там, через дорогу, в полутьме увидел женщину в плаще.

Она — да, это была она сама — выскользнула на середину улицы, глядя на него.

— Наконец! — услышал он ее слова. Инстинкт ему велел скрыться от царицы, ради которой он не умер. Но он не мог пошевелиться.

— Или, — робко сказала она, — ты призрак, посланный мне в насмешку? Говори!

— Добрый вечер, — просипел он.

— Я знала, — прошептала она, — знала, что боги не могут быть так жестоки. О муж, согласный моей нужде, — воскликнула она, простирая к нему руки, — о небесный посланец, я в этом свете вижу лишь твои темные очертания. Но я знаю тебя. Твое имя Ноукс, не так ли? А мое Добсон. Я внучка твоего ректора. Я устала и стерла ноги. Исходив весь пустынный город; я искала… искала тебя . Я хочу из твоих уст услышать слова любви. Скажи мне сам… — она осеклась на вскрике, направила на него указательный палец, не стояла на одном месте, задыхалась, смотрела жадно.

— Послушайте, мисс Добсон, — сказал он, заикаясь, корчась под бичом ее, как ему показалось, иронии. — Позвольте мне объяснить. Видите ли, я тут…

— Замолчи, — воскликнула она, — муж, согласный другой моей великой и благородной нужде! О замолчи, идеал, которого сегодня сознательно не искала, идеал, дарованный мне высшим милосердием! Я искала влюбленного, а нашла господина. Я всего лишь искала живого юношу, забыв, что будет знаменовать его выживание. О, господин, ты меня считаешь легкомысленной и порочной. Ты на меня взираешь холодно через очки, чей блеск я едва различаю теперь, когда показалась луна. Ты бы скорее простил мне причиненное бедствие, если бы не гадал, чем я твоим друзьям приглянулась. Ты недоумеваешь, как перед черепом Елены Прекрасной. Нет, я кажусь тебе не отвратительной, но обычной. Когда-то я считала обычным тебя — тебя, чья красота при свете вышедшей луны безупречна, но не банальна. О, будь я перчаткой на этой руке, чтоб этой коснуться щеки! Ты вздрагиваешь при мысли о таком прикосновении. Мой голос тебя раздражает. Неистовыми, но утонченными жестами, бессвязными, но дивными звуками ты мне велишь замолчать. Господин, я повинуюсь твоей воле. Покарай меня своим языком.

— Я не тот, за кого вы меня приняли, — протараторил Ноукс. — Я не испугался за вас умереть. Я вас люблю. Я только собрался на реку, но… но споткнулся и подвернул лодыжку и… и повредил позвоночник. Меня отнесли домой. Я еще слишком слаб. Я не могу ступить на землю. Но как только смогу…

Тут Зулейка услышала тихий звон. На мгновение, прежде чем узнать звон металла на мостовой, ей почудилось, что это разбилось ее сердце. Посмотрев вниз, она наверху услышала пронзительный девичий хохот. Посмотрев вверх, она в неосвещенном окне узнала лицо дочери домовладелицы.

— Ищите, мисс Добсон, — засмеялась та. — На коленях. Далеко оно не укатилось, а другого обручального кольца от него не дождетесь, — сказала она, показав на побагровевшее, не без усилий повернувшееся к ней лицо этажом ниже. — Ползите за ним, мисс Добсон. Попросите его спуститься и помочь. Он может! Это все вранье про лодыжку и позвоночник. Он просто испугался — мне все теперь ясно, — испугался воды. Вы бы видели, как он прятался за занавеской. Берите его, мне не жалко.