Исаак Зингер - Враги, История любви

"Спасибо, я недавно ел", - быстро сказал Герман.

"Его жена хорошая повариха. Она наверняка приготовила ему на ужин жирный супок". Тамара состроила презрительную гримасу - такую, какая иногда бывает у евреев-ортодоксов, когда они имеют в виду свинину.

"Стакан чая с печеньем?", - спросила Шева Хаддас.

"Нет, нет, правда".

"Может быть, вам стоит пойти в соседнюю комнату и поговорить", -сказал рабби Авраам Ниссен. "Как говорят мудрецы: "Эти дела решают с глазу на глаз". Если вам понадобится моя помощь - я сделаю все, что смогу". Старик продолжал другим тоном. "Мы живем во времена нравственного хаоса. Во всем виноваты безбожные убийцы. Не считайте себя виноватым. У вас не было иного выхода".

"Дядя, безбожников хватает и среди евреев. Кто, ты думаешь, привел нас на то поле? Евреи-полицейские. На рассвете они выломали все двери, обыскали все подвалы и чердаки. Если они находили прятавшихся людей, то били их резиновыми дубинками. Они привязали нас друг к другу, как скотину, которую ведут на убой. Одному из них я сказала всего одно слово, и он ударил меня так, что я этого никогда не забуду. Они не знали, болваны, что их тоже не пощадят".

"Как сказано: "Незнание есть корень всяческого зла".

"ГПУ в России было не лучше нацистов".

"Ну, как сказал пророк Исайя: "И согнут человеку выю и унизят его". Когда люди перестают верить в Творца, миром правит анархия".

"Таков род человеческий", - сказал Герман как бы сам себе.

"Тора говорит: "Потому что мысли и желания сердца человеческого злы с юных лет". Но по этой причине Тора и существует. Да, идите вон туда и обсудите все между собой".

Реб Авраам Ниссен открыл дверь в спальню. Там стояли две кровати, застеленные европейскими покрывалами, изголовье к изголовью, как на старой родине. Тамара пожала плечами и вошла первая. Герман последовал за ней. Он подумал о свадебных покоях, в которые они входили женихом и невестой много лет назад.

За окном торопился Нью-Йорк, но здесь, за гардинами, продолжалась жить частица Наленчева и Живкова. Все воссоздавало картину ушедших лет: выцветшие желтые стены, высокий потолок, деревянный пол, даже стиль комода и обивка кресел. Опытный режиссер не смог бы найти более подходящий интерьер для этой сцены, - подумал Герман. Он вдохнул запах свечных фитилей. Он опустился в кресло, а Тамара села на край кровати.

Герман сказал: "Ты, конечно, можешь не говорить мне об этом, но - если ты считала, что меня нет в живых, тогда ты наверняка - с другими..."

Он не мог продолжать. Его рубашка снова стала мокрой.

Тамара испытующе поглядела на него. "Ты хочешь знать? Всю правду?"

"Можешь не говорить. Но я был с тобой честен и заслуживаю..."

"У тебя был другой выбор? Тебе пришлось сказать правду. Я твоя законная жена, а это означает, что у тебя две жены. За такими вещами в Америке следят очень строго. Совершенно независимо от того, что делала я - тебе неплохо бы знать: любовь для меня - это не вид спорта".

"Я не говорил, что любовь - вид спорта".

"Ты превратив наш брак в карикатуру. Я пришла к тебе невинной девочкой и..."

"Перестань!"

"Все дело в том, что мы, как бы мы там ни страдали и как бы ни сомневались, проживем еще день или еще час - очень нуждались в любви. Мы нуждались в ней сильнее, чем в нормальные времена. Люди лежали в подвалах и на чердаках, голодные и вшивые, но они обнимались и целовались. Я никогда бы не подумала, что люди могут быть столь страстными в подобных обстоятельствах. Для тебя я была меньше, чем ничто, но мужчины пожирали меня взглядами! Господи, прости меня! Мои дети были убиты, а мужчины затевали со мной романы. Они предлагали мне кусок хлеба или немного жира или какое-нибудь послабление на работе. Не думай, что это были пустяки. Корка хлеба - это была мечта. Несколько картофелин - состояние. В лагерях торговля шла все время, в нескольких шагах от газовых камер заключали сделки. Весь обменный капитал уместился бы в одной туфле, вот как отчаянно люди старались спасти свою жизнь.

Симпатичные мужчины, моложе меня, мужья привлекательнейших женщин, бегали за мной и каких только чудес не обещали! Мне даже присниться не могло, что ты жив, но пускай бы я знала об этом - я все равно не обязана была хранить тебе верность! Наоборот, я хотела тебя забыть. Но хотеть и мочь - две разные вещи. Я должна любить мужчину, иначе секс мне отвратителен. Я всегда завидовала женщинам, для которых любовь - игра. Но в конце концов, а что она такое, как не игра? Но есть во мне что-то - проклятая кровь моих богобоязненных бабок - что препятствовало этому.