Исаак Зингер - Враги, История любви

Герман вспомнил, что именно рассказывал ему один земляк о ребе Аврааме Ниссене: за несколько недель до вторжения Гитлера в Польшу он приехал в Америку. В Люблине у него было маленькое издательство, выпускавшее редкие религиозные книги. Он поехал в Оксфорд, чтобы снять копию со старой рукописи, которую там обнаружили. В 1939 он приехал в Нью-Йорк, чтобы набрать подписчиков, необходимых для издания этой рукописи, и не смог вернуться в Польшу из-за нацистского вторжения. Он потерял жену, но потом женился в Нью-Йорке на раввина. От идеи издать оксфордский манускрипт он отказался, а вместо этого стал работать над антологией раввинов, убитых нацистами. Его теперешняя жена, Шева Хаддас, помогала ему в работе. Оба приняли на себя обязанность один день в неделю - понедельник - посвящать траурным молитвам о мучениках в Европе. В этот день они постились, сидели в чулках на низких скамейках и следовали всем предписаниям шивы.

Герман подошел к нужному ему дому на Ист-Бродвее и посмотрел в окна квартиры на первом этаже, в которой жил реб Авраам Ниссен. Они были занавешены гардинами, совершенно также, как это было принято на старой родине. Он поднялся на несколько ступеней по лестнице и позвонил в дверь. Сначала никто не отозвался. Ему показалось, что он слышит шепот за дверью, как будто там спорили, впускать его или нет. Дверь медленно открылась, и старая женщина, вероятно, Шева Хаддас, стояла перед ним на пороге. Она была маленькая, тонкая, у нее были морщинистые щеки, ввалившийся рот, а на крючковатом носу сидели очки. В закрытом платье и в чепчике она выглядела, как благочестивые женщины в Польше. При взгляде на нее нельзя было заметить никаких следов Америки, ни малейшего намека на спешку или возбуждение. Судя по ее поведению, можно было подумать, что Герман поздоровался с ней, - она кивнула в ответ. Не говоря ни слова, они прошли по длинному коридору. Реб Авраам Ниссен стоял в комнате - маленький, приземистый, сутулый, с бледным лицом, желтовато-седой окладистой бородой и спутанными пейсами. У него был высокий лоб, посредине головы точно возложенная ермолка. Карие глаза под серо-желтыми бровями излучали доверие и озабоченность. Под незастегнутым халатом было широкое, отделанное бахромой одеяние. Даже запах дома, казалось, принадлежал прошлому - жареный лук, чеснок, цикорий, восковые свечи. Реб Авраам Ниссен посмотрел на Германа - взгляд его говорил: "Слова не нужны!" Он глазами указал на дверь, которая вела в соседнюю комнату.

"Позови ее", - приказал он своей жене. Старая женщина тихо вышла из комнаты.

Реб Авраам Ниссен сказал: "Чудо, свершенное небесами!"

Долго ничего не происходило. Герману снова послышалось, что за дверью кто-то спорит шепотом. Дверь открылась, и Шева Хаддас ввела Тамару - так, как невесту подводят к брачному ложу.

Герман все понял с первого взгляда. Тамара немного постарела, но показалась ему неожиданно-молодой. Она была одета на американский манер и наверняка посетила салон красоты. Ее волосы были цвета вороньего крыла и имели искусственный блеск свежей краски, а на ее щеках лежали румяна. Брови она выщипала, ногти накрасила красным. Германа подумал о старом хлебе, который кладут в печь, желая подрумянить его. Ее темные, ореховые глаза отстраненно глядели на него. До этой секунды Герман мог бы поклясться, что прекрасно помнит Тамарино лицо. Но сейчас он заметил то, о чем забыл: складку у рта, эта складка была и раньше, она придавала Тамариному лицо выражение ранимости, недоверия и иронии. Он смотрел на нее: тот же нос, те же скулы, тот же разрез рта, тот же подбородок, те же губы и уши. Он услышал собственный голос: "Надеюсь, ты узнаешь меня".

"Да, я узнаю тебя", - ответила она, и это был Тамарин голос, хотя звучал он немного иначе, чем прежде - возможно, потому, что она старалась контролировать себя.

Реб Авраам Ниссен подал жене знак, и они покинули комнату. Герман и Тамара долго молчали.

"Почему она носит розовый?", - думал Герман. Его смущение прошло, и он понял, что в нем нарастает раздражение. Как женщина, которая видела, как уводят на смерть ее детей, могла осмелиться так одеться? Теперь он был рад, что не надел свой лучший костюм. Он снова стал тем Германом, которым был всегда - мужем, который плохо ладил с женой и в конце концов ушел от нее. "Я не знал, что ты еще жива", - сказал он и устыдился своих слов.

"Ты этого никогда не знал", - ответила Тамара в своем прежнем, ехидном стиле.

"Ну, подойди, садись - вот сюда, на диван".