Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

После такого предостережения Герман удовлетворился подпрыгиванием на пружинах. Треснувшие ножки стонали и скрипели, пока старый диван предавался воспоминаниям о былом уюте в имении в Эрмланде, о страшных временах, когда русские насильники сдирали с него темно-красный плюш, и чувствовалось, как вши уползают еще глубже в старый материал. Петер помочился на диван, и они двинулись обратно к своим коровам.

После мебели пошли стада. Сейчас, весной, корм был рядом с дорогой, они могли так кормиться до самой России. Стада в сотни голов шли с запада в сопровождении пары солдат и женщин в военной форме на лошадях: русская степь забирала черно-белый племенной скот. Они шли по тому же маршруту, что и молодцеватые колонны, ушедшие на восток в Троицу 1941 года. Стада появлялись на Викерауской дуге, проходили, мыча, мимо могилы беженца 1914 года, скапливались у йокенской мельницы, откуда всадники гнали их дальше, пока они не скрывались за крестьянскими домами Мариенталя - стадо за стадом, день за днем. Там, где когда-то распевали про цветущий вереск, сейчас под еще голыми ветками дубов ревели усталые животные. Все шло на восток в те дни: облака и диваны, еще не сдохший скот и пленные немцы. В бескрайних пределах востока образовался новый магнитный полюс, все тащивший к себе.

- Зимой нам велели кормить коров, чтобы они не сдохли, - сказал Герман, - а сейчас все забирают.

Петер носился с планами, как бы оставить одну корову себе. Просто угнать на отдаленный двор и там спрятать, пока Василий не уберется со стадом.

- Ты что, у Василия все сосчитано, - заметил Герман. - Если одной коровы не хватит, он расстреляет Заркана.

Герман лежал в траве и выщипывал лепестки из цветка маргаритки.

- А еще война? - вдруг спросил он.

- Конечно, всегда где-нибудь война, - уверенно заявил Петер.

- Моя мама иногда молилась, чтобы был мир.

- Твоя мама что? - спросил Петер, прекратив на время вырезать своим карманным ножом куски дерна.

- Молилась... господу Богу. Ты что, не веришь, что там что-то есть?

Петер всадил нож в землю по самую рукоятку. Пожал плечами. Нет, Петер Ашмонайт не мог определенно сказать. Да ему было в общем-то все равно.

- Моя мама говорила, что сейчас только Господь Бог может спасти Германию.

Петер покачал головой:

- Он тоже не может... Знаешь, сколько людей просят совсем наоборот... чтобы Германии было плохо. Что он может сделать? Тут запутаешься.

Они, может быть, и выяснили бы, почему Господь Бог не мог спасти Германию, если бы на поле не показались с бидоном горохового супа Тулла и Мария. Они так шумели, что их было слышно еще за кладбищем, вспугивали своим криком полевых жаворонков, собирали лютики и маргаритки. Пока мальчики ели суп, девочки плели венки. Для кого? Просто так. Цветы - это всегда красиво.

А какая была весна! Одуванчики на заливных лугах наливались густым соком. Свежая зелень покрыла все нечистое, скрыла и трупы, которые больше не воняли, а просто высыхали на солнце. В парке белым цветом усыпана крушина, у сирени на кладбище разбухают лиловые бутоны. И все это время каникулы, в Йокенен все еще продолжаются каникулы.

Как-то раз Герман оставил коров и побежал к своему дому. Издалека дом выглядел точно так же, как и каждую весну. Поэтому на Германа вдруг напала тоска по дому, пока он лежал в траве и смотрел на другую сторону пруда, на родной дом. Тоска по дому, до которого всего километр. Пока он бежал через выгон, ему в голову приходили удивительные мысли. Вдруг кто-то ожидает его на пороге и скажет: "Заходи, мальчик!" Но он нашел то же запустение, и убитая корова все так же лежала перед дверью.

Герман остановился в дверях и громко позвал: "Мама!" Конечно, он знал, как бессмысленно было ее звать, но все равно ему стало приятно. Его мама не смогла бы жить в такой грязи. Она уже давно бы все прибрала и устроила уютный уголок. У нее уже был бы огонь в плите и брызжущее сало на сковородке. Такая она была, его мама. Он посидел некоторое время в спальне возле разломанной детской кровати. Потом потащился обратно к Петеру и коровам.

Им никто не сказал, но они догадывались, что война кончилась. Это чувствовалось по тому, как пели в проезжавших машинах русские солдаты. "Война капу-ут!" Виткунша ликовала. С окончанием войны появлялись шансы осуществить ее план и сделать Восточную Пруссию американской колонией. Она верила в это твердо, хотя ее вера окрылялась только вожделением к мясным консервам и американскому шоколаду. Хотелось иметь хозяев, со стола которых больше перепадет, чем от русских.