Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Внизу у поместья собираются первые повозки.

Будет ли снег? Мазур Хайнрих качает головой. Скорее мороз. Герман делает себе сзади в телеге теплое гнездо из одеял и подушек. Находит глазок, через который видно йокенский пруд. По льду до сих пор бродят все еще серые лебеди. Идут гуськом. К мосту. Потом к школе. Со стороны кажется, будто идут в школу. А что, если завтра вернется учительница, а йокенских школьников нет! А она задала столько уроков.

Штепутат берет ключ и еще раз входит в дом. Не надолго. Вытаскивает из ночного столика маленький пистолет. Возвращается к повозке с бутылкой в руках: мирный ром для окончательной победы. Задвигает бутылку под козлы. Так, еще что-нибудь?

Нет, ничего. Штепутат щелкает кнутом. Илька и Заяц налегают на постромки. Скрипит снег. Штепутат не оборачивается. Мазур Хайнрих тоже. Он сидит рядом со Штепутатом на козлах, трубка его погасла. Думает о своих мазурах.

- Ты там не мерзнешь, Германка? - спрашивает Марта, сидящая в глубине повозки.

Нет, он не мерзнет.

Каменщик Зайдлер на самом деле вывесил из чердачного окна красный флаг. Штепутат видит это мельком. Да видит ли? Ему это довольно безразлично.

Внизу, у въезда в поместье, повозки собираются одна за другой. Ну, поехали! Колонна трогается. Мимо домов работников к кузнице. Штепутат в конце каравана. А можно ли вообще проехать по проселочной дороге на Скандлак? Да, в поместье возили на санях хворост из леса и дорогу укатали плотно.

Как пышет белый пар из конских ноздрей!

Герман лежит на животе и смотрит через свой глазок назад. Он выезжает из Йокенен последним, видит, как серые дома медленно опускаются в белое снежное поле. Дренгфурт все еще горит.

- Мы последние, - заметил Хайнрих. - После нас никого нет. Из Колькайма все уже давно уехали и из Скандлака.

Ехали через пустые деревни, в которых не залаяла ни одна собака и ни в одном доме не горел свет. Эта тишина! Ни выстрела, ни грома пушек. На заметенных снегом деревенских улицах ни одного человека, с которым можно было бы поздороваться.

Приятным оживлением среди этой пустыни были коровы на скотном дворе поместья Скандлак. Они стояли в снегу и мычали. В Йокенен в это время была бы дойка. Потом сумеречный час, пора зажигать керосиновые лампы.

Стало темнеть. Они пересекли Скандлакский лес, проехали мимо засыпанных снегом елок, похожих на затаившихся снайперов. "Почему мы просто не едем в лес?" - думал Герман. Вырыть землянку и там переждать конец света. Что хорошего в этом длинном караване, который один-единственный самолет может разнести в клочья из своего бортового оружия? В таких случаях разве не нужно уходить из толпы, пробиваться в одиночку?

Вдруг из темноты под навес просунулась рука и тронула Германа за плечо. Это был Петер Ашмонайт.

- Вылезай, посмотри, - сказал Петер. - Везде горит.

Герман выпрыгнул в снег. Они шагали за скрипящими колесами и смотрели назад. В четырех, в пяти местах горизонт пылал.

- Это Йокенен? - спросил Герман.

Петер был почти уверен, что нет. Йокенен был южнее. А тут еще взошла луна, прикинулась большим пожаром на горизонте, втиснулась своим круглым ликом между двумя горящими домами, представляла собой зрелище даже лучше пожара, не дымила, не мерцала. Эта луна, прямо на линии фронта! Или она была на ничейной земле?

Герман и Петер поспешили вперед к повозке, на которой сидели мама Петера и слепая бабушка. Там был настоящий спектакль. У ехавший с ними женщины было трое маленьких детей. Малыши поочередно кричали, мешая друг другу заснуть. Петер протянул руку под подушки, на которых лежала слепая бабушка, вытащил горсть конфет. "На складе в Дренгфурте сейчас, наверно, уже русские", - подумал Герман.

Вдруг весь обоз остановился. Впереди шум: машины, гусеницы. Слава Богу, опять люди. Герман и Петер побежали к перекрестку. Отступал немецкий арьергард с Мазурского канала. Три солдата перегородили перекресток, следили, чтобы машины с людьми, несколько противотанковых пушек, три танка (один из них, с разбитыми гусеницами, на прицепной платформе) могли под покровом ночи беспрепятственно проехать на запад.

Мазур Хайнрих набил себе трубку, первую после того, как покинули Йокенен. Штепутат рядом с ним смотрел прямо перед собой, не говорил ни слова, не оглядывался, как бы ни пылал горизонт.

- Почему не едем дальше? - спросила сзади Марта.

- На шоссе солдаты.

Они подождали еще полчаса и еще полчаса. В таких случаях в голову приходят удивительнейшие мысли. Есть время на размышления. Пока тянулось это проклятое ожидание перед шоссе на Шиппенбайль, Штепутат нарушил слово, которое он дал себе и немецкому народу. Он вытащил бутылку мирного рома, рассмотрел в лунном свете этикетку, торжественно открыл посудину. Задумался на минуту, самому пить или дать Хайнриху сделать первый глоток. Наконец приложился сам и стал пить.