Роланъ Доржелесъ - Деревянные кресты

— Это потому, что деревья скрываютъ ее, — объясняетъ Монпуа.

Ферма, это нашъ домъ. Мы никогда не покидаемъ ее совершенно, даже будучи въ окопахъ: уходя, оставляемъ тамъ мы наше счастье, нашъ покой.

Провансальскіе пастухи, уходя со своими стадами въ горы, все время съ горныхъ вершинъ видятъ бѣлыя фермы, конюшни, пастбища, и имъ кажется, что они продолжаютъ жить въ своихъ домикахъ подъ черепичной крышей. Мы, будучи въ окопахъ, продолжаемъ чувствовать свою связь съ фермой: мы видимъ, какъ вздымается и опускается бѣлая стая голубей, какъ летитъ легкій дымокъ, голубоватый, какъ тополя, и по утрамъ, когда возвращаются послѣдніе развѣдчики, мы слышимъ крикъ пѣтуха, привѣтствующаго насъ съ добрымъ утромъ.

— Все это сигналы, — упорно повторяетъ Фуйяръ, зная, что намъ это непріятно.

Каждую ночь чудятся имъ сигналы, то тутъ, то тамъ. Иногда покажется огонекъ, и патруль спѣшитъ на развѣдку, рыщетъ по полямъ, бродитъ часами, сбивается съ дороги, блуждаетъ вокругъ спящихъ фермъ или же нагоняетъ страху на какую-нибудь женщину, укладывающую своихъ ребятъ со свѣчей въ рукѣ.

Когда заходитъ разговоръ объ этомъ на фермѣ, Монпуа ворчитъ: — здѣсь всѣ шпіоны, парень… А! разбойники!..

Раннимъ утромъ, прежде чѣмъ идти въ поле, онъ приходитъ побесѣдовать съ нами въ темную кухню, гдѣ мы пьемъ шоколадъ.

Мы, шумливые, молодые солдаты, нравимся ему. И, кромѣ того, онъ любитъ поговорить о нашихъ работахъ, о новыхъ окопахъ, которые мы роемъ на поляхъ.

— Окопы-то хороши? Вы ихъ не пропустите, этихъ прусскихъ бандитовъ!.. А гдѣ у васъ будетъ наблюдательный пунктъ?…

Ему знакомъ каждый переходъ на нашемъ боевомъ участкѣ, хотя онъ никогда тамъ не былъ. Кашевары мнѣ говорили, что въ день наступленія онъ волновался сильнѣе, чѣмъ мы. Я спросилъ ихъ:

— А онъ зналъ часъ наступленія?

— Да, какъ и всѣ здѣсь… Онъ насъ часто спрашивалъ объ этомъ.

Старуха Монпуа ничего не смыслитъ „во всей нашей войнѣ“, но дочь похожа въ этомъ отношеніи на отца, у нея твердая и цѣпкая крестьянская память. Однажды говорили о тяжелыхъ германскихъ орудіяхъ, обнаруженныхъ въ лѣсу, и она замѣтила:

— Ахъ да, на склонѣ 21.

Я удивленно взглянулъ на нее. Она смотрѣла наивными глазами. Повидимому, она сказала это совершенно просто, только потому, что запомнила цифру.

Семья Монпуа выходитъ рѣдко. Имъ позволили остаться на фермѣ, но запретили ходить около позицій. Чтобы поразмять ноги, старикъ Монпуа ходилъ иногда гулять между солдатскими землянками, во однажды онъ повздорилъ съ солдатами изъ-за двухъ новыхъ носилокъ, изъ которыхъ тѣ хотѣли сдѣлать двери для землянокъ; они выругали его, и теперь онъ не рѣшается туда показаться.

Съ тѣхъ поръ онъ сталъ ходить въ ту сторону, гдѣ расположены батареи.

Онъ свиститъ, зоветъ Злюку, своего большого пса, и издали видно, какъ они прогуливаются, хозяинъ въ черномъ и бѣлая собака. Онъ доходитъ до вершины холма и никогда не идетъ дальше. Если нѣмцы начинаютъ стрѣлять, онъ не торопится уходить, онъ не боится.

Въ хорошую погоду неутомимая стая голубей бѣлымъ вѣнкомъ окружаетъ верхушку мельницы, а нѣкоторые голуби улетаютъ. Однажды изъ окоповъ выстрѣлили въ одного голубя, который леталъ слишкомъ низко надъ позиціями. Испугался ли онъ? Онъ улетѣлъ въ сторону нѣмцевъ.

Но теперь мы долго не увидимъ голубей съ фермы: полковникъ грозился всѣхъ ихъ перебить.

Монпуа не возмущаются этими придирками. Они, повидимому, и не догадываются о томъ недовѣріи, которымъ они окружены, и никогда не говорятъ объ этомъ. И это больше всего удивляетъ меня.

Когда имъ отказываютъ въ пропускѣ на нѣсколько часовъ, отецъ немного поворчитъ, и все. Дочь иногда намекаетъ на это, но говоритъ своимъ обычнымъ тягучимъ голосомъ, нисколько не волнуясь, какъ о вполнѣ понятномъ неудобствѣ, съ которымъ приходится мириться въ виду войны.

Странная дѣвушка, нѣжная, болѣзненная, говорить она вялымъ голосомъ, такимъ же безцвѣтнымъ, какъ ея щеки. Она запоминаетъ все, что слышитъ — все о нашей жизни, о всѣхъ нашихъ семьяхъ, о нашихъ дѣлахъ — и сама читаетъ намъ всѣ письма, которыя она получаетъ отъ своего брата, солдата стрѣлкового полка, гордости семьи.

Ее интересуютъ также наши солдатскія занятія. Она никогда не задаетъ вопросовъ; она слушаетъ насъ, не произнося ни слова, и можно предположить, что она думаетъ о чемъ-то другомъ, если наблюдать за ея задумчивыми глазами.

Я помню, какъ однажды утромъ въ присутствіи Мораша, который въ то время пилъ по утрамъ кофе на фермѣ, она разговаривала съ Демаши о нашей ночной работѣ. Мы устроили на опушкѣ лѣса прикрытіе для пулемета. Жильберъ объяснялъ ей, въ какомъ мѣстѣ мы работали: подъ елями, около ручья.