Сирил Массаротто - Маленькая ложь Бога

Невероятно!

И потом, этот взгляд… Они так смотрят, что у меня сразу создается впечатление, что они все понимают, читают мои мысли. Что они — такие же, как и я.

Но… Нет, мне это не снится, он смотрит на меня! Смотрит прямо в глаза с высоты своей ветки! Так что же, он меня видит?

Я привстаю на цыпочки и протягиваю к нему руку: он отстраняется.

«Ух-ух…»

Я услышал его тихий крик! Я слышу его! Это невероятно! Значит, я не ошибся, я вижу его и слышу, и он тоже может меня слышать и видеть!

— Ух-ух, ух-ух…

— Не бойся! Ты меня видишь? Ты слышишь меня?

— Ух-ух…

— Я тоже тебя вижу! И слышу!

— Ух-ух… Ух!

— Что, хочешь поговорить со мной? Не бойся, я — как ты, смотри! Я — твой брат!

— Ух-ух… Ух… Ха! Ха-ха-ха!

— Что?

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!

Обезьяна покатывается со смеху. Смеется она совершенно по-человечески и очень громко. Как я раньше не догадался…

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Я так и знал, что ты попадешься на эту удочку!

— Ничего смешного!

Обезьяна вдруг меняет форму, и через какие-то две секунды я вижу перед собой Бога: он сидит на дереве, держась руками за ветки, чтобы не упасть, — так ему смешно:

— О, небеса, как ты меня рассмешил!

— Ладно, ладно, тоже мне, шутник нашелся!

— Я думал дольше продержаться, но ты меня добил этим: «Я твой брат!», хи-хи! Умора!

— Конечно, когда можешь вот так менять обличье, это проще простого!

— Слушай, ты меня до слез довел! Ох, ох, ох!

— Хм… К тому же, признайся, все это было правдоподобно — в принципе!

— Да, потому-то я и сыграл с тобой эту шутку, «мой брат»!

Ах, как давно он не подшучивал надо мной, мне этого даже стало не хватать, надо же!

— Ну что, доволен собой?

— И даже очень!

— И правда, вышло неплохо… Подумать только, я ведь серьезно отвечал на эти твои «ух-ух»… Ты прав: позор!

Я от души хохочу, и вот мы снова смеемся и дурачимся вместе, как тридцать лет назад; никогда не думал, что мне придется пережить здесь минуты такого счастья.

На земле он частенько разыгрывал со мной подобные шутки, и должен признаться, я обожаю это. Превращения — это его конек: как-то раз, проснувшись, я услышал у себя за спиной жуткий вой, обернулся, и тут на меня набросилась девочка из фильма «Изгоняющий дьявола». Я чуть не грохнулся в обморок от страха… Но когда я увидел, как это маленькое чудовище вдруг превращается в Бога, мы оба расхохотались и просмеялись так целый час. Одну из лучших своих шуток он сыграл со мной вечером перед моей первой брачной ночью: он прикинулся Алисой, и я был в полной уверенности, что это действительно моя возлюбленная молодая жена сидит передо мной, обкусывая как ни в чем не бывало ногти на ногах и жеманничая, как какая-то старая грымза; я пережил тогда несколько минут горчайшего разочарования. Позже, когда Лео был грудным младенцем, он развлекался, приделывая ему пятачок вместо носа или густую бороду. Сколько раз я хохотал над этим до слез — и не сосчитать…

— Ладно, хватит веселиться, объясняй сейчас же, что это за власть любви!

— Ну, на словах все предельно просто: ты должен подарить Любовь одному Человеку.

— Что, и это — всё? И правда — элементарно!

— Поверь мне, это гораздо, гораздо сложнее, чем кажется… Но объясню все по порядку. Первый этап: нам надо пойти к Реке.

— Ага, пошли!

Быстрым шагом мы проходим несколько десятков метров, отделяющих нас от реки. Я прошел вперед, чтобы задать нужную скорость, потому что, даже если наименование этой власти и начало объяснения выглядят не слишком убедительно и заманчиво, мне все равно не терпится узнать про нее как можно больше.

Подарить кому-то любовь.

Ну и ну…

Я усаживаюсь на берегу, Бог — рядом; волны расступаются, появляется земля. Он делает легкое движение рукой, и большая часть земной поверхности внезапно освещается:

— Это еще что такое?

— Это — свет человечества.

— Кажется, я понял: каждый огонек — это человек, так?

— Именно. Люди все вместе и производят это чудесное свечение. Чувствуешь, какое оно теплое, видишь, какое оно мягкое?

— Да, правда, довольно красиво…

— Тем не менее если ты приглядишься, то заметишь особо яркие вспышки белого света.

— Ой, точно… Я бы сказал, что они голубоватые, да?

— Совершенно верно. А теперь я уберу остальные огни и оставлю только эти белые. Вот.

— Надо же, как их много!

— Да, к сожалению, их несколько миллионов. И голубизна этого света означает, что он — холодный.

— Предполагаю, что они-то и нуждаются в любви, чтобы согреться, так?