Жером Феррари - Проповедь о падении Рима

Дорогая моя. Дорогая.

Ему не страшно. Он знает, что она рядом, что караулит вместо него тихое наступление конца, и он снова откидывается на подушку. Орели не выпускает его руки. Смерть, возможно, опередит Матье с матерью и наступит в минуту их сокровенного душевного единения, унося с собой мир, который навсегда исчезнет вместе с Марселем. От этого мира останется лишь фотография, сделанная летом 1918 года, но Марсель больше не сможет в нее вглядываться. Не будет больше ни мальчика в морском костюмчике, ни четырехлетней девочки, никакого загадочного отсутствия, а лишь соединение инертных пятен, смысл которых будет для всех утерян. Что представляют собой миры, мы на самом деле не знаем. Но уловить признаки их исчезновения нам по силам. Движение фотографического затвора в раскаленном летнем воздухе, тонкая рука усталой девушки на плече деда или квадратик парусника, заходящего в порт Гиппона, несущий из Италии непостижимую весть о том, что Рим пал.

Вестготы Алариха грабили город три дня, пятная в лужах девичей крови полы своих длинных синих накидок. Когда весть об этом доходит до Августина, он едва ли приходит в волненье. После многолетней борьбы с фанатизмом донатистов [25] Участники религиозного движения в римской Северной Африке IV–V вв., направленного против официальной христианской церкви и римского господства; в основном рабы, городская и сельская беднота. теперь, когда над ними одержана победа, он всеми силами старается вернуть их в лоно католической церкви. Правоверным, которыми еще движет желание мести, он проповедует добродетель прощения. Низвергаемые камни его не заботят. Ибо, несмотря на то что он с ужасом открестился от ересей своей преступной юности, быть может, он все-таки вынес из учения Мани [26] Учение Мани — это дуалистическое учение о борьбе света и тьмы, добра и зла. Беря свои истоки из гностицизма, оно требовало от определенного круга последователей строжайшей воздержанности, особенно в отношении питания, половой жизни, физического труда. глубокое убеждение о греховности мира, не стоящего того, чтобы конец его оплакивали. Да, он до сих пор верит, что мир исполнен теней зла, но теперь он знает, что не движимы они никаким духом, способным нарушить единство Господа Бога, ибо тьма есть лишь отсутствие света, так же как и зло свидетельствует лишь об отстранении Бога от мира, указывает на разделяющую их между собой пропасть, заполнить которую может только благодать Господа, данная в чистоте вод крещения. Так пусть же мир накроет тьма, если сердца человеческие откроются свету Господа. Но каждый день спасающиеся бегством привозят с собой в Африку яд отчаяния. Язычники обвиняют Господа в том, что не уберег обратившийся в христианство город. Из Вифлеемского монастыря на весь христианский мир разносятся безудержные стенания Иеронима — он горько оплакивает участь Рима, преданного огню и мечу варваров, но забывает в своем кощунственном страдании о том, что христиане принадлежат не миру, а вечности непреходящего бытия. В церквях Гиппона верующие делятся страхами и сомнениями и обращаются к своему епископу, чтобы из его уст услышать, за какой страшный грех несут они столь тяжкую кару. Не пристало пастырю бичевать овец своих за их напрасные страхи. Дело его — лишь их успокоить. И чтобы их утешить, в декабре 410 года в нефе кафедрального собора Августин восходит перед своей паствой на амвон. Послушать его собралась огромная толпа — прихожане теснятся перед оградой хоров в ожидании, когда под мягкими лучами зимнего света зазвучит укреплящее верующих слово.

Послушайте, возлюбленные мои,

Мы, христиане, верим в вечность непреходящего бытия, частью которого мы сами и есть. Господом были нам обещаны лишь смерть и воскрешение. Основания городов наших коренятся не в земле, но в сердце апостола, на которого пал выбор Господа для возведения Церкви, ибо Бог выстраивает для нас не крепости из камня, плоти или гранита. Он возводит вне мира сего оплот Духа Святого, несокрушимый оплот любви, который выстоит во веки веков во славе Его и после того, как век наш в прах обернется. Рим завоеван, и сердца ваши вопиют от греха сего. Но хочу вас спросить, дорогие мои: отчаиваться, когда Господь обещал вам спасение милостью своей, — не есть ли это истинный грех? Ты плачешь, потому что Рим предан огню? Но разве не обещал тебе Господь мир вечный? Стены Карфагена пали, молнии Баала больше не сверкают, и воины Масиниссы, осаждавшие бастион Цирты, исчезли, как песок утекает сквозь пальцы. Все это ты знаешь, но ты верил, что Рим устоит. А не был ли Рим выстроен такими же, как ты, людьми? И когда же начал ты верить в то, что люди способны выстроить вечное? На песке строит человек. Хочешь объять, что человек создал — обнимешь лишь ветер. Руки твои пусты, и сердце твое скорбит. И если любишь ты этот мир, то и сгинешь с ним вместе.