Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чилингли, его приключения и взгляды на жизнь

Я рассчитываю быть в отсутствии год или полтора, а если продолжу свое путешествие, то уже таким способом, какой предложил ты. Тогда я займу свое место в "лучшем" обществе, попрошу тебя уплатить мои издержки и стану лгать, как этого требует фальшивый свет, населенный иллюзиями и управляемый притворством.

Будь счастлив, дорогой отец. И знай: если я попаду в беду и буду нуждаться в друге, ты будешь первым, к кому я обращусь. Пока у меня нет на свете других друзей, а при осторожности и удаче я надеюсь избежать такой неприятности, как появление нового друга.

Любящий тебя Кенелм.

P. S. Милый отец, я распечатываю письмо, чтобы еще раз пожелать тебе счастья и сказать, с какой любовью расцеловал я твои старые меховые перчатки, которые нашел на столе".

Когда сэр Питер дошел до этой приписки, он снял очки и вытер их: они были влажны.

Потом он погрузился в глубокие размышления. Я говорил, что сэр Питер был человек ученый; кроме того, человек неглупый, от души сочувствовавший многим странностям сына.

Что сказать леди Чиллингли? Эта достойная женщина не сделала ничего такого, за что ее следовало бы лишить доверия мужа - особенно в том, что касалось ее единственного сына. Она была добродетельной, отличалась безукоризненной нравственностью и манерами, преисполненными достоинствами, настоящая супруга баронета. Всякий, увидевший ее в первый раз, назвал бы ее "ваша милость". Заслужила ли эта почтенная особа, чтобы ею пренебрегали в упорядоченном семейном кругу? Совесть сэра Питера громко ответила: "нет", но, когда, положив совесть в карман, сэр Питер рассмотрел этот вопрос с точки зрения светского человека, он почувствовал, что сообщить леди Чиллингли содержание письма сына будет с его стороны величайшей глупостью. Если б она узнала, что Кенелм скрылся, позоря этим семейное имя, никакая супружеская власть, кроме разве такого жестокого злоупотребления этой властью, как отлучение от общего стола и супружеского ложа, не могла бы помешать леди Чиллингли созвать конюхов, разослать их во все стороны со строгим приказом доставить беглеца живым или мертвым, прибить к стенам объявления: "Скрылся из дома..." - и прочее. Полиция наводила бы по телеграфу справки во всех городах, и эта огласка потом преследовала бы Кенелма Чиллингли всю жизнь неопределенными намеками на преступные наклонности и помешательство. На него вечно указывали бы как на "человека, который пропадал". А ничего не может быть неприятнее, как пропасть и опять появиться, вместо того чтобы оказаться убитым. Все газеты напустились бы на него, Трей, Бланш и Милка именем общественной благопристойности потребовали бы исчерпывающих объяснений, почему он цел и вернулся, но никаких объяснений не приняли бы: жизнь, может быть, и спасена, но репутация потеряна.

Сэр Питер схватил шляпу, но не затем, чтобы решить - лгать или не лгать подруге сердца, но чтобы обдумать, какого рода ложь легче дойдет до ее сердца. Нескольких шагов взад и вперед по террасе было достаточно, чтобы придумать наиболее правдоподобное вранье, - доказательство, что сэр Питер был опытный враль. Он вернулся в дом, прошел в гостиную ее милости и в небрежной веселостью сказал:

- Мой старый приятель, герцог Клервил отправляется в Швейцарию со всем семейством. Его младшая дочь леди Джейн - миловидная девушка, она была бы недурной партией для Кенелма.

- Помню леди Джейн - младшая дочь Клервила, с белокурыми волосами. В последний раз я видела ее еще милым ребенком. Она все нянчилась с прелестной куклой, подаренной ей императрицей Евгенией. Да, для Кенелма это действительно хорошая партия.

- Я рад, что ты согласна со мной. Как ты думаешь, не будет ли это удобным случаем сблизить молодых людей, если Кенелм поедет за границу вместе с герцогом?

- Разумеется.

- Стало быть, ты одобришь мои действия - герцог уезжает послезавтра, и я поспешил отправить Кенелма в Лондон с письмом к моему старому другу; Извини Кенелма за то, что он уехал, не простившись с тобой. Ты знаешь, он странный юноша, хотя и прекрасный сын. Поняв, что мне удается уговорить его, я решил ковать железо, пока горячо, и отправил Кенелма с курьерским поездом в девять часов утра - я боялся, что если позволить ему промедлить, то он передумает.

- Неужели Кенелм уехал? Боже мой!

Сэр Питер потихоньку вышел из комнаты и, позвав своего камердинера, сказал:

- Я послал мистера Чиллингли в Лондон. Уложите вещи, какие ему могут понадобиться, чтобы их можно было выслать ему сейчас же, как только он напишет.