Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чилингли, его приключения и взгляды на жизнь

- Творец, - промолвил Кенелм, - одарил вселенную языком, но немногие сердца могут понять его. Блаженны те, для которых это не чуждый язык, постигнутый несовершенно, ценой большого труда, но свой родной язык, бессознательно воспринятый из уст великой матери. Для них крылья бабочки могут легко возносить в небо душу феи!

Слушая его, Лили повернулась и в первый раз внимательно заглянула в его темные и кроткие глаза. Инстинктивно она положила свою легкую руку на его плечо и тихо сказала:

- Говорите, говорите, мне нравится вас слушать.

Но Кенелму не пришлось продолжать. Они дошли до садовой калитки коттеджа миссис Камерон. Брэфилд и миссис Кэмерон остановились и подождали их, затем все вместе вошли в дом.

Коттедж был длинный и низкий, без всяких притязаний на изысканность архитектуры - и тем не менее крайне живописный. Сад, большой, но соразмерный величине дома, с цветниками, в которых с необыкновенным вкусом были подобраны оттенки, полого спускался к травянистому берегу ручья. Здесь ручей расширялся наподобие озерка, сомкнутого шлюзами, откуда с тихим журчанием низвергались маленькие водопады. На берегу стояла простая скамья, полузакрытая развесистыми ветвями огромной ивы.

Интерьер дома гармонировал с его внешним видом. Это был настоящий коттедж, но все комнаты отличались изяществом убранства. Даже небольшой вестибюль был расписан в духе помпейских фресок.

- Пойдемте, и сейчас вы увидите жилище моих бабочек, - шепнула Лили.

Кенелм последовал за ней через открывавшуюся в сад стеклянную дверь. В конце небольшой оранжереи находилось убежище необыкновенных любимиц Лили. Клетка была величиной с небольшую комнату. Три стороны ее были из мелкой проволочной сетки, с занавесками из кисеи или другой легкой материи. Изнутри и снаружи стенки были покрыты тонкими ползучими растениями; посредине маленькая цистерна, из которой бил сверкающий маленький фонтан. Лили осторожно приподняла стеклянную дверцу и, проскользнув внутрь, затворила ее за собой. При ее появлении пришло в движение множество пестрых крылышек. Одни бабочки летали вокруг нее, другие, посмелее, садились ей на волосы или на платье. Не попусту хвалилась она, подумал Кенелм, что некоторые из этих созданий узнают ее. Она выпустила из шляпы "марокканского султана", и он бесстрашно покружил около нее, а потом исчез в листве ползучих растений. Лили подняла дверцу и вышла.

- Я слыхал о философе, который приручил осу, - сказал Кенелм, - но никогда еще не слыхал о молодой леди, которая сделала бы бабочек ручными.

- Да, - с гордостью ответила Лили. - Я думаю, что первой сделала такую попытку. Едва ли я решилась бы на этот опыт, если бы знала, что другие до меня уже достигли успеха. Как бы то ни было, и мой успех неполный. Но ничего: если они даже и не любят меня, зато я их люблю.

Они вернулись в гостиную.

- Хорошо ли вы знакомы со здешними местами, мистер Чиллингли? спросила миссис Камерон.

- Совсем их не знаю, но вижу, что они более тяготеют к сельской местности, чем те, которые находятся вдали от Лондона.

- В этом и состоит счастье многих графств, окружающих Лондон, - сказал мистер Брэфилд, - они избавлены от дыма и шума фабричных городов, да и земледельческая наука не уничтожила наших чудесных живых изгородей. Тропинки здесь точно так же обрамлены вьюнками и жимолостью, как это было, когда Исаак Уолтон проходил по ним, отправляясь удить рыбу в нашем ручье.

- Разве предание говорит, что он удил в этом ручье? Я думал, что Уолтон отправлялся на прогулки совсем в другую сторону от Лондона.

- Очень возможно. Я не изучал ни трудов Уолтона, ни его искусства, но здесь, вон за тем шлюзом, есть старая беседка, где вырезано его имя. Но его ли, чужою ли рукой это сделано, кто может сказать? Миссис Кэмерон, давно ли у вас был мистер Мелвилл?

- Несколько месяцев назад.

- В нынешнем году у него блистательный успех. Можно сказать, что его таланты наконец признаны светом. Я намеревался купить его картину, но не успел вовремя - меня опередил один житель Манчестера.

- Кто этот мистер Мелвилл? Ваш родственник? - шепотом спросил Кенелм у Лили.

- Родственник? Право, не знаю. Впрочем, должно быть, так, потому что он мой опекун. Но если б он был мне самым близким родственником, я и тогда не могла бы любить его больше, чем теперь, - пылко воскликнула Лили. Румянец вспыхнул на ее щеках, и на глазах навернулись слезы.

- Так он живописец? - спросил Кенелм.

- О да! Никому не написать таких чудесных картин, и никто не может быть умнее и добрее его.