Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – мудрых и удивительных

– У нее полно молока, – сказал я.

– Молока?

– Да. Ложная беременность. Побочные явления, правда, не слишком обычны, но я дам вам таблеток, и скоро Тесса опять станет кроткой и послушной.

Пока мы шли с Дэвидом к машине, я прекрасно понимал, что он думает. Конечно, он спрашивает себя: при чем тут, собственно, химия, физика и биология?

– Мне жаль, что так получилось, Дэвид, – сказал я. – Ты столько слышал от меня об удивительном разнообразии ветеринарной работы, и в первый же раз мы сталкиваемся с двумя одинаковыми случаями. Но сейчас мы едем на фермы, и, как я уже говорил, там все будет по-другому. Состояние собак было, в сущности, чисто психологическим, а на фермах ничего подобного не встретишь. Конечно, нам там приходится нелегко, но зато это настоящее, насущно важное.

Мы свернули во двор, и я увидел, что фермер идет по булыжнику с мешком отрубей на спине. Я вылез из машины вместе с Дэвидом.

– У вас свинья заболела, мистер Фишер?

– Ну да. Матка. Она вон там.

Он провел нас в хлев и кивнул на огромную бело-розовую свинью. Она лежала, вытянувшись на полу.

– Вот так уже не первый день, – сказал фермер. – Ничего почти не ест: поковыряется в кормушке да и бросит. И все время лежит. Сил у нее уж, наверно, нет, чтобы встать.

Пока он излагал все это, я успел измерить температуру – нормальней некуда. Я прослушал грудь, ощупал живот, и с каждой секундой мое недоумение возрастало. Все в полном порядке. Я поглядел на корытце. Оно было до краев полно свежей болтушкой, к которой свинья явно не прикоснулась. А ведь свиньи – известные любители поесть!

Я потыкал ее в бок кулаком.

– Вставай-ка, девочка!

И тут же звонко шлепнул ее по заду. Здоровая свинья сразу взвилась бы, но эта даже не шелохнулась. Я с трудом удержал руку, которая так и тянулась поскрести в затылке. Странно, очень странно!

– Она когда-нибудь болела прежде, мистер Фишер?

– Ни разу. И всегда была бойкой такой. Просто ума не приложу, что это с ней.

Мысленно я повторил его последнюю фразу.

– И ведь главное, – сказал я вслух, – она совсем не похожа на больную. Не дрожит, не ведет себя беспокойно, а полеживает, словно ей ни до чего и дела нет.

– Ваша правда, мистер Хэрриот. Благодушествует, одно слово. Только ведь она не ест и не встает. Чудно́, а?

Еще как чудно! Я присел на корточки, разглядывая свинью. Вот она вытянула морду и мягко потыкалась пятачком в соломенную подстилку. Больные свиньи так никогда не делают. Это движение свидетельствует о полном довольстве жизнью. А басистое похрюкивание? Оно говорит о тихом блаженстве… и что-то в нем такое знакомое… Но мне никак не удавалось уловить, что именно. Что-то знакомое чудилось мне и в том, как свинья раскинулась на боку еще свободнее, как будто выставляя вперед брюхо.

Сколько раз я уже слышал и видел все это: блаженное похрюкивание, медлительные движения… И тут я вспомнил. Ну конечно же! Она вела себя так, словно вокруг копошились новорожденные поросята, только никаких поросят не было.

Меня захлестнула волна возмущения. Нет! Не в третий же раз! В хлеву было темновато, и мне трудно было разглядеть молочные железы.

– Приоткройте, пожалуйста, дверь, – попросил я фермера.

В закут хлынул солнечный свет, и все сразу стало ясно. Собственно говоря, я мог бы и не нагибаться к набухшим соскам и не брызгать в стену струйкой молока.

Уныло выпрямившись, я уже собирался произнести навязший в зубах диагноз, но меня опередил Дэвид.

– Ложная беременность? – сказал он.

Я грустно кивнул.

– Чего-чего? – спросил мистер Фишер.

– Ваша свинья вообразила, будто она беременна, – сказал я, – и принесла поросят. А теперь она их кормит. Замечаете?

Фермер присвистнул.

– А ведь верно! Действительно кормит… да еще радуется! – Он снял кепку, почесал макушку и снова надел кепку. – Всегда что-нибудь новенькое, а?

Для Дэвида тут, конечно, ничего нового не было. Уже давно пройденный этап! И я не стал докучать ему повторением надоевших объяснений.

– Ничего страшного тут нет, мистер Фишер, – сказал я поспешно. – Загляните к нам за порошками, чтобы подмешивать ей в корм. Она скоро станет такой, как прежде.

Когда я выходил из хлева, свинья испустила вздох глубочайшего удовлетворения и чуть-чуть переменила позу, соблюдая величайшую осторожность, чтобы не придавить кого-нибудь из своего призрачного семейства. Я оглянулся, и мне почудился длинный ряд деловито сосущих розовых поросят. Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого наваждения, я пошел к машине.