Иржина Троянова - Яна и Ян

— Ну хорошо, хорошо, — улыбнулась Яна. — А теперь вздремни немного, у тебя очень усталый вид. Я пойду помогу маме приготовить ужин. Надо тебя хорошенько подкормить.

Она направилась к двери. В ее походке появилось что-то гордое, величавое.

Я не пытался задержать ее. Пожалуй, никогда мне так сильно не хотелось побыть с ней вдвоем и никогда я не ощущал себя таким лишним и ненужным. Теперь понятно, почему старые мастера изображали на своих полотнах только мадонну и дитя и никому не пришло в голову нарисовать рядом отца этого ребенка…

В понедельник я встал пораньше — хотел съездить с Пепиком в Будеёвице, в госпиталь. Сразу по возвращении мы туда позвонили, и лечащий врач испуганным голосом сообщил нам, что Скршиван добивался разрешения сходить вечером на концерт. Надо обязательно съездить в госпиталь!

Дежурный по роте Хмелик, известный балагур, так четко и по-уставному отрапортовал мне, что я сразу заподозрил что-то неладное:

— Хмелик, давайте выкладывайте начистоту, что тут происходит.

Его голос немножко задрожал:

— Товарищ командир, разрешите доложить, что… что новый командир полка… Товарищ поручик, он в первом взводе. Что там творится! Но я здесь ни при чем, честное слово…

В коридоре появился капитан Микушка:

— Иди послушай, как командир отчитывает твоего прапорщика и твоих зазнавшихся молодцов! Им бы только на танках разъезжать, а физзарядкой пусть занимаются пехотинцы…

Полный недобрых предчувствий, я направился в первый взвод. Услышав спокойный, не терпящий возражений голос, доносившийся из первой комнаты, я остановился. Сердце мое застучало. Нет, это невозможно! От рева двигателей у меня, наверное, появились слуховые галлюцинации.

Я открыл дверь и понял, что со слухом у меня все в порядке. Высокий и подтянутый офицер в форме подполковника, который разносил моих подчиненных, действительно товарищ Рихта, мой первый командир.

Я представился. Не знаю, как это у меня получилось, но я старался говорить спокойным голосом. Сколько раз я рисовал в своем воображении нашу встречу! Я мечтал о том, как во время учений он неожиданно появится в расположении нашей части и я представлю ему свою роту… И вот — а так всегда бывает по закону подлости — рога «представилась» ему сама. Совсем иначе, чем я мечтал.

Рихта поглядел на меня, потом на часы, попросил, чтобы я его проводил, и вышел в коридор, прежде чем совершенно подавленный Губка успел крикнуть сиплым голосом:

— Сми-ирно!

Милушка привезла из Будеёвице коляску с окошками. Вечером, когда Ян лег спать, я сообщила ему об этом.

— Какие окошки? Зачем? — пробормотал он, зевая.

Теперь он ведет себя только так — как будто мы уже прожили вместе лет пятьдесят.

— Чтобы наша малышка могла смотреть по сторонам…

— Какой абсурд! Разве ребенок в таком возрасте что-нибудь понимает?

— Может быть, даже больше, чем взрослые… — заявила я довольно резко: нервы у меня уже не выдерживали.

К Международному женскому дню я получила из штаба письмо. В нем меня благодарили за терпение и понимание, с каким я отношусь к трудной работе своего мужа. Я положила письмо в записную книжку, где у меня лежит картинка с изображением «Отважного Сердца». Эта картинка и письмо нужны мне теперь больше, чем когда-либо. Кажется, я не дождусь, когда кончатся эти последние недели беременности. К тому же вернулся из больницы директор Дома пионеров, и я снова одна, совсем одна.

С того дня как в полку появился любимый командир Яна подполковник Рихта, мой муж уходит на службу пораньше, когда я еще сплю. За ужином они шумно дискутируют с Лацо о вещах, в которых я не разбираюсь, но у меня сложилось впечатление, что этот Рихта произвел в полку революцию. Потом Ян скороговоркой извинится: «Вы ведь не будете сердиться, «анютины глазки», правда? Хорошенько отдыхайте…» — и вернется домой, когда я уже усну…

— Хорошо, хорошо, дорогая, покупай коляску с окошками… — сказал он, опять зевая, — с дверками, с лесенками, чтобы малышка могла выйти из коляски, если увидит что-нибудь очень интересное. Ты довольна? Или еще что-нибудь?

Он взял меня за руку, но продолжал зевать, Я выдернула руку и повернулась к нему спиной.

— А-ах, — снова зевнул он.

Я услышала, как он заводит будильник.

— Можно погасить свет, дорогая? Я вспомнил, что завтра должен встать в четыре часа…

Я хотела было поинтересоваться, не лучше ли ему вообще ночевать в казарме, но в голове вовремя сработал предупредительный сигнал: «Терпение, терпение и еще раз терпение!»