Иржина Троянова - Яна и Ян

— Наверное, ждешь не дождешься, когда сможешь поехать домой? — спросил я Жальского.

Гонза растерянно заулыбался.

— У тебя есть девушка?

Столько часов мы с ним дискутировали на разные темы (он теперь у нас комсомольский вожак в роте, один из моих главных помощников), а вот о личных делах ни разу не говорили.

— Это… Это очень сложный вопрос, товарищ поручик.

— Да, конечно… — Не мог же я ему сказать, что все сложности начинаются после свадьбы.

Я, глупый, когда-то думал, что, как только Яна станет моей женой, все сложности сами собой исчезнут. Только любовь будет длиться вечно. А пока жива любовь, неизбежны и сомнения, и тоска, и мучения. Однажды мы с Яной поссорились. Потом, ночью, мы лежали рядом на тахте и молчали. Я знал, что она не спит. И наверное, достаточно было бы к ней прикоснуться, чтобы мы помирились. Но я не мог этого сделать из гордости: я считал себя правым. Однако с каждым мгновением во мне поднималась такая волна желания, такая тоска по ней, что в конце концов я превозмог свою гордость. Я склонился над Яной. Сердце у меня колотилось так, как если бы я впервые в жизни собирался ее обнять. А она спала, в самом деле спала… «Я еду к собственной жене, — хотелось мне сказать Жальскому, — но это тоже очень сложный вопрос…»

Я поднимался из подземного перехода в здание вокзала. У парапета стояла толпа встречающих, в основном девушки и женщины — чьи-то возлюбленные, чьи-то жены, уставшие от долгого ожидания, но все равно сияющие от счастья. Если и меня ждет моя волшебница, я без единого звука сажаю ее в такси и умыкаю, как в стародавние времена. Чемодан с подарками мы отошлем ее родителям на другом такси и останемся с ней наедине.

Но Яна избавила меня от совершения этого рыцарского поступка — она просто не пришла. Да и на два такси у меня не хватило бы денег: Вера, делая рождественские покупки, вела себя так, словно я был богат, как индийский магараджа. И теперь я в лучшем случае мог умыкнуть Яну на трамвае…

Не увидев своей жены, я огляделся по сторонам и заметил красавицу Эву, похожую в белой дубленке с опушкой на Снегурочку. В первый момент мне пришло в голову, что ее послала Яна: Эва плыла мне навстречу с лучезарной улыбкой на устах… Но, как оказалось, улыбка предназначалась не мне, меня Эва даже не заметила, а Гонзе Жальскому, который промчался мимо, словно метеор. Так вот каков его сложный вопрос!

Однако я смотрел на них не только потому, что был ошарашен. Было нечто трогательное и прекрасное в том, как они бросились навстречу друг другу и вдруг остановились в нерешительности. А потом Эва встала на цыпочки и, зардевшись как мак, нежно поцеловала своего солдата.

На секунду я представил себя на месте Гонзы Жальского, а на Эвином месте — Яну, и неожиданно меня охватило чувство огромного, прямо-таки необъятного счастья. Я быстро прошел мимо, чтобы они меня не заметили (впрочем, они бы не заметили, даже если бы на них начали рушиться своды вокзала), и, полный решимости не поддаваться сантиментам, прыгнул в такси, остановившееся, будто по мановению волшебной палочки, у выхода.

Калитка старого особняка в Коширже была отперта — легендарная пани Балкова убирала снег. Я пролетел мимо нее, поздоровавшись на ходу, и, перескакивая через три ступеньки, взбежал наверх. Мои мысли тоже опережали одна другую: «Хватит притворяться! Ты покинула меня, Яна, но ты моя жена… Решай сейчас же, хочешь ли ты делить со мной радость и горе. Решай… Или я остаюсь или ухожу…»

Я нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась — моя жена стояла на пороге. Я не видел ее два месяца. Но как часто я вспоминал ее лицо с затуманенными фиалковыми глазами, ее нежное тело, ее распущенные волосы…

Сейчас волосы у Яны были заколоты шпильками на затылке, образуя нечто наподобие воробьиного гнезда, ресницы и нос — в муке, а поверх джинсов болтался огромный фартук. И все-таки она была прекрасна. Прекраснее той Яны, которая так часто представала в моих мечтах.

Я забыл, что мне надо говорить. Лишь стоял и смотрел на нее. А она смотрела на меня. Но потом вдруг начала исчезать в густом дыму, который наползал волнами откуда-то сзади, сопровождаемый громкими причитаниями Яниной мамы:

— Боже мой, что же это делается? Второй струдель у тебя сгорел!

Яна даже не повернулась.

— Первый струдель сгорел еще утром… — прошептала она. — Я хотела испечь для тебя другой, но и он…

Дым обволакивал нас со всех сторон — меня, с огромным чемоданом, ее, в каком-то невероятном фартуке. И тут Яна так протянула ко мне руки, как это могут делать только женщины, и обняла.