Иржина Троянова - Яна и Ян

— Именно это и вызывает у меня недоверие. Но не к Жачеку, а к доказательствам…

— Пожалуйста, оставим это, — забормотал я.

Усталость навалилась на меня словно перина, но лишь на миг. Через мгновение к нам в дверь постучали. Лацо вскочил следом за мной. В дверях стоял Гонза Жальский, в майке и тренировочных брюках.

— Товарищ поручик… Жачек…

— Что с ним? Я же поручил тебе не отходить от него ни на шаг!

— Я бы выполнил приказ, товарищ поручик, но ребята из взвода Сливы… набросились на Жачека… Он, мол, испортил нам показатели, лишил отпусков, он сам, мол, телевизоры ломает, чтобы потом было что чинить… Мы, конечно, дали им отпор, но Жачек… Я с ним даже в туалет ходил, товарищ поручик…

Мы побежали к санчасти, где уже собралась толпа.

— Разойдись! — закричал Лацо.

Я вбежал в санчасть. Пепик Коларж мыл в кабинете руки, его халат был забрызган кровью.

— Уже все в порядке, — проворчал доктор. — Он вскрыл себе вены. Вот этим! — Он кивнул на стол, на котором лежал детский ножик в форме рыбки. — Не беспокой его, я сделал ему укол. — Он взглянул на меня и невесело усмехнулся.

Не успел я и слова сказать, как дверь распахнулась и голос Лацо приказал:

— Не робеть! Товарищ командир тебя выслушает.

В кабинет, спотыкаясь, ввалился Шехерезада. По его красивому смуглому лицу катились слезы. Он утирал их забинтованной правой рукой, а они лились и лились из его глаз не переставая.

— Товарищ поручик… не… не умрет Жачек? Я бы этого не пережил. Я… это моя вина…

Я подошел к нему:

— Если ты сейчас скажешь, что сделал это…

Он в ужасе отпрянул:

— Нет, не я! Клянусь, не я! Но я знаю, кто мог это сделать…

Доктор открыл шкафчик и сухо проговорил:

— Пожалуй, я приготовлю еще несколько успокоительных уколов.

— Видела бы ты его! — рассказывал Ян шепотом. — Он стоял и плакал как ребенок… Если бы ты знала, какой это дерзкий парень, ты бы поняла, как он был потрясен.

Но мне и не надо было знать Шехерезаду, чтобы понять это. Рассказ Яна был так впечатляющ, что я живо представила себе и его, и Жачека, и Сливу — словом, всех ребят и их жизнь «там».

«Там» я никогда не была. Ян полушутя-полусерьезно бахвалился: «К нам женщинам вход воспрещен! У нас запретная зона. Только мужчины и машины. Суровая военная жизнь…» Иногда он мне и в самом деле казался тем мальчишкой, который слушал у лагерного костра рассказ фронтовика. Я даже немножко ревновала, наблюдая, как он взволнован в ожидании «суровой военной жизни». Они с Лацо уже ни о чем другом не говорили, кроме как об учениях, а о том, что мы разлучаемся на целый месяц, Ян и вовсе не вспоминал. Он просто не принимал меня в расчет: «Ты поедешь с Верой и пионерами в лагерь и не заметишь, как месяц пройдет».

Но хотя я не была в их учебном лагере и имела довольно смутное представление о равнине, перерытой траншеями и окопами, о тапках, идущих в атаку, и непрерывной стрельбе, мне казалось, что я вместе с ними считала оставшиеся до возвращения дни. Возвращение должно было быть веселым, триумфальным… Вера, как только мы вернулись, принялась вместе с пионерами готовить приветствие. Никому и в голову не приходило, что может случиться. Впрочем, если бы Шехерезада сказал правду во время расследования, может, все бы и обошлось?..

— Почему он сразу не сказал, что видел, как Слива ставит автомат на место? Он его очень боялся?

— Не думаю, чтобы это был страх, — задумчиво проговорил Ян. На тахту падала лишь полоска лунного света, и я не могла различить выражения его глаз. — Сначала он просто не придал этому значения. А когда давал показания и хотел сказать, где встретился со Сливой, неожиданно осознал взаимосвязь происшедшего и — опешил. Ведь он, как и большинство ребят их взвода, восхищался Сливой, почитал его за образец, несомненно, считал сильной личностью. Суров? Да, но тех, кто ему полюбился, в обиду не давал. Шехерезаду, например. Помог ему воспитать в себе качества, необходимые для наводчика: точность и быстроту, ободрял или журил, когда следовало, с удовольствием слушал его бесконечные истории. Знаешь, что означает для цыганского парня такой дружелюбный собеседник? Шехерезада за своего командира прыгнул бы в огонь, а теперь должен был погубить его. И ради кого? Ради Жачека, которого все во взводе презирали. Да Шехерезада был счастлив, что выбрался из этой ситуации, не погрешив против истины. И вот чего стоило его промедление…

— А что же Слива?

— Его будут судить. Пусть еще благодарит судьбу, что Жачек остался жив. Доктор отвез его в госпиталь. Он очень беспокоился, что потребуется переливание крови, но все обошлось. Жачека оставили там для обследования… — Ян помолчал. — Говоря по совести, за такое с меня должны бы снять звездочку, а не добавлять, — горько заметил он.