Иржина Троянова - Яна и Ян

— А мне кажется, наоборот, что она его очень любит, потому и не хотела допустить, чтобы он попал в неприятную историю. Какой-нибудь другой девчонке, наверное, достаточно было бы того, что они вместе, а там хоть трава не расти. В конце концов ей-то что? Даже можно подружкам похвалиться: вот, мол, на что мой парень ради меня пошел. А эта девушка действовала по велению разума. Ведь когда мы кого-то любим, мы стараемся как-то его оберегать.

— Да, конечно… Но если бы что-нибудь подобное случилось с тобой, я бы тебя спрятала, а потом мы вместе что-нибудь придумали бы. Однако заявлять о тебе я бы никогда не пошла.

— Не сердись, но ты рассуждаешь как маленькая. Как ты себе это представляешь? Ты что, прятала бы меня всю жизнь? «Мы вместе что-нибудь придумали бы»! Что? Ты пойми, что меня стали бы искать, и каждый день, каждый лишний час рассматривался бы потом трибуналом как отягчающее вину обстоятельство. Нет, ты бы сделала то же самое, что и девушка Жачека.

— Никогда!

— Или ты уговорила бы меня сделать это, или же я сделал бы это сам, без уговоров, и тебе сразу стало бы легче. И потом, для нас с тобой это дискуссия на отвлеченную тему, а в жизни дезертирство, даже совершенное во имя любви, все равно дезертирство. Ведь дезертир ставит под удар не только себя, но и своих товарищей, командиров… А главное, он нарушает присягу. Что такое присяга, я думаю, тебе не надо объяснять.

— Не надо! Я как-то иначе к этому отношусь. Но только он сейчас сидит на гауптвахте, а она, вероятно, смотрит преспокойно фильм или спит, и в ее жизни абсолютно ничего не изменилось.

— А ты думаешь, что без ее заявления он бы не сидел на гауптвахте? Сидел бы, и ему наверняка дали бы больше. Но все могло бы кончиться еще хуже: ведь он был очень взволнован, а в таком состоянии люди способны совершить любую глупость. Собственно говоря, она его спасла. А насчет того, что она спокойно спит, это вовсе не соответствует действительности. Она звонила в часть, как только мы вернулись: задыхалась от слез и говорила с трудом — так она переживала за Жачека. Это хорошая, рассудительная девушка, и очень его любит.

— А парню об этом сообщили? Он ничего с собой не сделает, когда его выпустят?

— А вот об этом позабочусь я.

— Ты хорошо его знаешь?

— Разумеется. Ведь он из моей роты. У него прекрасная характеристика с места работы, и служит он добросовестно, только какой-то пассивный… вроде бы кем-то запуганный.

— А тебя не удивляет, что такой запуганный, безынициативный и притом дисциплинированный парень вдруг взял да и убежал? Одно другому явно противоречит. У парня были, видимо, на то довольно веские основания…

— Похоже, что моя жена всерьез занялась психологией.

— Не смейся, пожалуйста. У вашего Жачека есть друзья?

— Тут у всех есть друзья. В армии без дружбы… Но оставим это, Яничка. У нас так мало времени…

Мы были одни до самого утра. Лацо сообщил по телефону, что решил пойти в общежитие вспомнить холостяцкую жизнь, а Вера переночует у знакомых. Еще он сказал, чтобы мы не забыли подложить угля в печку, а то ночью замерзнем. Подложить уголь мы, конечно, забыли, но ни капельки не замерзли.

Когда Ян ушел, я не знаю. Я в это время крепко спала. Выходит, не привыкла еще к роли жены военнослужащего.

«Мамбру ушел на войну…» В ушах у меня все еще звучала Верина песенка, старинная испанская песня о вояке, который ушел на войну, а дома его ждут. Ждут на рождество, на пасху, ждут который год, а Мамбру все не возвращается. Вера пела ее на испанском языке, под гитару, преобразившись при этом настолько, что и вправду стала похожа на испанку.

— Ты, Янка, наверное, и не знала, что моя жена — иностранка? — обронил Лацо.

— Какая же я иностранка?! — возмутилась Вера. — Иностранкой я была в Чако, хотя отца там и называли дон Хосе. «И чего это вы, дон Хосе, хотите вернуться в Чехословакию, ведь теперь там большевики? И вы уже не будете фермером…» «Зато там дом, — отвечал он. — Там есть работа и хлеб для всех. И вода в наших колодцах чистая и вкусная…» Знаешь, Янка, в Аргентине шелестели пальмы и апельсиновые рощи, но вода, которую нам приходилось пить, пахла тараканами. А родину я всегда представляла себе как источник, полный вкусной чистой воды.

— И меня ты представляла?

— Конечно. Мне было шесть лет, когда мы на «Италии» отправились через Атлантический океан домой, но уже тогда в моем детском сознании сформировался идеал мужа. Когда в школе мы пели очень трогательную песню «Слетел с неба ангел», я видела тебя, Лацо.