Иржина Троянова - Яна и Ян

— Ян, не дури, пойдем! Не будешь же ты расстраивать мои планы? — обращается ко мне Венца.

При мысли о письме, которое я начал писать Яне, мне становится как-то не по себе. Неужели я до того дошел, что высказываю такие нелепые упреки своей девушке? «Наше» кафе! Я всегда высмеивал тех, кто присваивал себе кафе, кинотеатры или какую-нибудь скамейку в парке, на которой он объяснился любимой. Наше место под скалой — совсем другое дело. Оно было действительно нашим. Боже, опять я впадаю в сентиментальность…

— Иди, Янко, — прерывает мои невеселые размышления доброжелательный Лацо. — В последнее время ты стал таким нервным… Повеселишься немного, глядишь, и успокоишься.

И я согласился. Потом быстро побрился, оделся, и мы тут же окунулись в вечернюю жизнь «большого» города, на улицах которого около восьми вечера невозможно увидеть даже собаки…

Кафе «Андалузия» — почему именно «Андалузия»? — находилось на главной улице, но было отодвинуто в глубину. Чтобы попасть в него, нужно было пройти через подворотню, которую расписали сценами корриды. А когда в полумраке, при свете красных фонариков, висевших над отдельными кабинетами, к микрофону на маленькой сцене подошли полноватая Кармен и четверо музыкантов, одетых в испанские костюмы, кафе полностью стало соответствовать своему названию.

Людей в нем было немного — несколько влюбленных парочек, которые курили и молча посматривали в почти пустой зал, да несколько офицеров с женами, которые что-то отмечали.

Вскоре появилась знакомая Вашека. Направляясь ей навстречу, Вашек от волнения задел ковер и чуть было не упал к ее ногам. Девушка засмеялась. Она действительно была красива, а точнее, сделала себя такой с помощью косметики. Серебристый оттенок волос, серебро на веках, полные красные губы. Безусловно, не мой тип. И наверняка на несколько лет старше нас.

Вашек по дороге рассказал мне, что она работала вместе с его женой в парикмахерской, поэтому они и знакомы. Она была замужем, но соблюдением супружеской верности не очень-то себя обременяла, хотя у нее был страшно ревнивый муж. Однажды между ними произошел большой скандал, после которого она и уехала из Праги. В этом городе живет ее мать.

Держалась знакомая Вашека очень непринужденно. Расспрашивала его о жене, о знакомых, о новостях, а потом вдруг внимательно посмотрела на меня. Я, по правде говоря, все это время чувствовал себя здесь лишним, и она, наконец спохватившись, мило извинилась за то, что заставила нас скучать.

— Давайте лучше потанцуем, а? — предложила она обоим.

Вашек толкнул меня под столом ногой, потому что он совсем не умеет танцевать. И я, стараясь быть вежливым, встал.

Когда его знакомая шла передо мной на середину зала, я заметил, что у нее отличная фигура и очень красивые ноги. Наверняка она нравится мужчинам. И конечно, не случайно ее ревновал муж.

— А где же еще один друг Вашека, тот известный пианист? — поинтересовалась она во время танца.

— Вы и о нем знаете?

— О вас четверых я знаю все. О злополучных дроздах Пушкворца, о том, как вы верпы своей девушке… — Она засмеялась. В ее смехе было что-то такое, что совершенно не соответствовало ее манерам. — Неужели еще существует такая верность? — спросила она.

— Если кого-то любишь по-настоящему… — начал было я, но она перебила меня:

— А такая любовь разве бывает?!

Больше она ни разу не засмеялась. Опустила серебристые веки и погрустнела. И мне сразу захотелось, чтобы танец и этот разговор закончились как можно скорее.

За время отсутствия на нашем столике появилось шампанское в ведерке со льдом. И Венца выглядел сейчас как испанский гранд… родом из Смихова.

— Вы что-нибудь отмечаете? — с удивлением спросила знакомая Вашека.

— Повод для этого всегда найдется, пани Лида. В данном случае — это приятная встреча с вами и, кроме того, наши некоторые успехи по службе. Сегодня мы…

Тут уже я толкнул его ногой, чтобы не сболтнул лишнего. Правда, наши военные тайны пани Лиду, очевидно, совершенно не интересовали.

— Сколько лет вашей девушке? — спросила она меня.

Я ответил, что восемнадцать с половиной и что мы встречаемся с ней уже больше года. Она вздохнула и сказала, что ей двадцать пять. Четверть века. И она считает, что прожила уже почти всю свою жизнь, ведь настоящая жизнь — это молодость. А потом… Потом лучше сразу стать старым, поскольку период между молодостью и старостью — это не жизнь, а неизвестно что…