Фрэнсис Бернетт - Приключения маленького лорда

Красивое, суровое старое лицо было мертвенно-бледным, на нём застыла горькая усмешка.

– Я не поверил бы ни единому слову, если бы такой поступок не был вполне вероятным для моего сына Бевиса. Всё это так похоже на него. Он всегда был нашим позором! Мой сын и наследник Бевис, лорд Фаунтлерой, был слабым, лживым, испорченным молодым человеком с низменными вкусами. Вы говорите, что эта женщина невежественная, грубая особа?

– Мне приходится сознаться, что она с трудом умеет подписывать своё имя, – ответил адвокат. – Она совершенно невоспитанна и нисколько не скрывает своего корыстолюбия. Ей нужны только деньги. Она очень красива, но эта красота груба и…

Старый адвокат замолчал и вздрогнул.

Вены на лбу графа налились ещё сильнее, теперь они походили на лиловые верёвки. Его лоб покрылся холодным потом. Он вынул платок и вытер лицо. Улыбка графа стала ещё более горькой.

– А я, – сказал он, – я не хотел принять той, другой женщины, матери этого ребёнка – он указал пальцем на спящего мальчика. – Я отказывался признать её! А между тем уж она-то может подписать своё имя. Мне кажется, это наказание, возмездие!

Он вскочил со стула и стал ходить взад и вперёд по комнате. С его губ срывались резкие, ужасные слова. Бешенство, ненависть и жестокое разочарование бушевали в нём. Было ужасно смотреть на его отчаяние. А между тем мистер Гавишем заметил, что даже в разгаре ожесточения он, по-видимому, ни разу не забыл о маленьком мальчике, который спал на жёлтой атласной подушке, и не возвысил голоса настолько, чтобы разбудить его.

– Я должен был ждать этого, – говорил он. – С самого первого часа их появления на свет они были моим несчастием! Я ненавидел их обоих, и они ненавидели меня. И Бевис был худшим из них двоих, а между тем я всё ещё не верю этому. Я буду бороться до конца. Но Бевис мог жениться на такой невежде, мог!

И он снова стал сердито расспрашивать об этой женщине, о её бумагах, расхаживал по комнате и то краснел, то лиловел от сдерживаемой ярости.

Когда наконец граф узнал всё, что можно было узнать, мистер Гавишем тревожно посмотрел на него. Он совсем изменился, казался сломленным, потерявшимся. Ему всегда было вредно сердиться, но на этот раз волнение особенно сильно повредило ему, потому что он не только сердился, но и испытывал ещё другие, более тяжёлые чувства.

Наконец он медленно подошёл к дивану и остановился подле него.

– Если бы кто-нибудь сказал мне, что я могу полюбить ребёнка (тут его резкий голос зазвучал нетвёрдо и тихо), я бы не поверил. Я всегда терпеть не мог детей, а моих собственных – в особенности. Этого же мальчика я люблю, и он любит меня. Немногие любят меня, а он любит, любит… Он никогда меня не боялся и всегда доверял мне. Он более достоин знатности и богатства, чем я сам. Я это знаю, он сделал бы честь нашему имени.

Граф наклонился и с минуту смотрел на счастливое спящее личико. Его косматые брови были сердито сдвинуты, а между тем он почему-то совсем не казался сердитым. Старик протянул руку, откинул золотистые волосы со лба мальчика, потом позвонил в колокольчик.

Когда вошёл высокий слуга, он сказал, указывая на диван:

– Возьмите (тут его голос слегка дрогнул) лорда Фаунтлероя и отнесите его в детскую.

Когда маленький Цедрик отправился в замок Доринкоурт и стал лордом Фаунтлероем, бакалейщик не скоро освоился с мыслью, что Атлантический океан отделяет его от милого собеседника, с которым он провёл столько приятных часов. Потом Гоббс почувствовал себя совсем-совсем одиноким.

Надо сказать, что мистер Гоббс никогда не был светским, утончённым человеком. Наоборот, он казался тяжеловатым, довольно неповоротливым и знакомился неохотно и с трудом. Он не умел забавлять себя и никогда не придумывал себе никаких развлечений, кроме чтения газет да проверки счетов. Надо сказать, что ему не всегда бывало легко проверять счета и порой приходилось тратить много времени на то, чтобы привести их в порядок. Раньше маленький лорд, отлично умевший делать сложение с помощью своих пальчиков, аспидной доски и грифеля, иногда помогал ему. А каким славным слушателем был он! И как занимали его газетные статьи. Бывало, он и мистер Гоббс вели такие длинные разговоры о революции и Англии, о выборах и Республиканской партии! Поэтому, понятно, его отъезд был большим горем для бакалейщика. Сначала мистеру Гоббсу казалось, будто Цедрик в действительности не очень далеко, что мальчик скоро вернётся, что в один прекрасный день, подняв глаза от газеты, он увидит на пороге Цедди в белой курточке, красных чулках и в шляпе, сдвинутой на затылок, и услышит его звонкий бодрый голосок: «Эй, мистер Гоббс, сегодня жарко, правда?»