Томас Гарди - Джуд неудачник [Литрес, Public Domain]

– Вам немножко странно, Джуд, видеть меня в таком виде, и мои платья, висящие перед камином? Впрочем, что за вздор! Это просто платья, не имеющая пола женская одежда… Однако, как бы мне не расхвораться. Вы займитесь пока просушкой моих вещей, Джуд, а я поищу поблизости комнату для ночлега. Теперь еще не поздно.

– Нет, это невозможно, если вам нездоровится. Лучше останьтесь здесь. Ах, дорогая Сусанна, чем бы мне помочь вам!

– И сама не знаю! Я что-то вся дрожу, мне хотелось бы согреться.

Джуд прикрыл ее своим пальто, и побежал в ближайший погребок, откуда вернулся с маленькой бутылочкой в руке.

– Выпейте милая, рюмку превосходного коньяку.

Сусанна выпила, разбавив вино водою, и опять уселась в кресло.

Потом дорогая гостья начала обстоятельно рассказывать свои приключения с тех пор, как они расстались; посреди рассказа голос её замер, голова склонилась и она заснула здоровым сном. Джуд, опасавшийся, как бы Сусанна ни поплатилась серьезной простудой, был счастлив, слыша её спокойное дыхание. Он тихо приблизился к ней, заметил разгоравшийся румянец на её перед тем посиневших щеках, и прикоснувшись к её руке, почувствовал её живую теплоту. Затем, обернувшись спиною к камину, он любовался ею, не отводя глаз, и ему казалось, что он созерцает божество.

Мечты Джуда были прерваны звуком шагов, послышавшихся на лестнице.

Торопливо убрав со стула сушившееся платье, он уселся за книгу. Кто-то постучался и тотчас же отворил дверь. Но тревога оказалась напрасною: это была хозяйка.

– Ах, а я и не знала, что вы заняты, м-р Фоле, и зашла спросить, не сойдете-ли вы поужинать. Но у вас гость…

– Благодарю вас. Только попрошу вас нынче принести мне ужин в мою комнату и кстати стакан чаю.

Джуд обыкновенно столовался в кухне, вместе с семьею хозяйки, чтобы не доставлять ей личных хлопот. На этот раз было сделано отступление и он принял от неё поднос в дверях.

Поставив чайник к огню, Джуд снова развесил платье, никак не поддававшееся просушке, затем развел жаркий огонь и наблюдал, как пар от мокрого платья втягивался в камин.

Вдруг Сусанна воскликнула:

– Джуд!

– Я здесь. Ну как вы себя теперь чувствуете?

– Лучше; очень хорошо. Однако, я, должно быть, заснула? Который час? Вероятно еще не поздно?

– Начало одиннадцатого.

– Да неужели? Что я буду делать! – сказала она, вскочив с места.

– Оставайтесь, где сидите.

– Конечно; я именно так и хотела сделать. Но что скажет мое начальство! И вы-то что будете делать?

– Буду сидеть здесь с лампой всю ночь, и читать. Завтра воскресенье, и мне идти некуда. Оставшись здесь, вы может быть избегнете серьезной болезни. Вам смущаться нечего; все будет очень хорошо. Взгляните сюда – я вам принес поужинать.

Сусанна ощущала сначала большую слабость. Но пища несколько подкрепила ее, и напившись после ужина чаю, она уже чувствовала себя бодрой и веселой.

Они разговорились. Сусанна рассказывала ему о своем прошлом, о том, как много она читала в свое время, и назвала ему длинный перечень тех классиков, с которыми она ознакомилась в переводах, упомянув, между прочим, о сатириках и юмористах.

– Вы прочитали больше меня, – сказал Джуд со вздохом. – Но почему вам вздумалось читать и юмористов?

– Видите-ли, – сказала она в раздумье, – это вышло случайно. Моя жизнь слагалась совершенно своеобразно и это наложило на мой характер особый отпечаток. Я не боюсь мужчин, а следовательно не боюсь и их книг. Я уживалась с ними – особенно с одним или двумя из них – почти на правах одного с ними пола. Я хочу сказать, что никогда не соблюдала правила, внушаемого обыкновенно почти всем девушкам, быть на стороже против покушения на их добродетель; ибо никакой нормальный мужчина – если только он не чувственный ловелас – не оскорбит девушку ни днем, ни ночью, ни в доме, ни на улице, пока та сама не завлечет его. Пока та не скажет взглядом своим «дерзайте», мужчина сам никогда не решится на авансы. Впрочем, я хотела только сказать вам, что когда мне было восемнадцать лет, я сошлась на приятельскую ногу с одним студентом в Кристминстере, который много занимался со мною и доставал мне книги, которых без него мне никогда бы не иметь в руках.

– И что же, ваша дружба кончилась?

– Да. Он умер, бедняга, года через два или три после того, как окончил курс и уехал из Кристминстера.

– И вы часто видались с ним?

– Конечно. Мы любили гулять вместе, вместе читали, рассуждали, спорили и держали себя совершенно просто, как два закадычных приятеля. Однажды он пригласил меня жить с ним вместе и я выразила на это письменное согласие. Но приехав к нему в Лондон, я поняла, что у него на уме было нечто другое, чем у меня. Он, в сущности, желал быть моим любовником, а я его не любила – и после моего заявления, что я должна буду удалиться, если он не откажется от своих видов, он уступил. Мы наняли годовую комнату. Мой сожитель писал передовицы в одной из больших лондонских газет, пока не заболел, и тогда он должен был уехать в провинцию. Он говорил, будто я разбила его сердце, чуждаясь его столько времени при таком близком сожительстве, чего он никогда не ожидал от женщины. Вероятно, я уже не раз вела такую игру, говорил мой товарищ. Он вернулся на родину только для того, чтобы умереть. Смерть его вызвала во мне страшное раскаяние в моей жестокости – хотя я убеждена, что он умер от чахотки, а вовсе не от меня. Я ездила на похороны, и была единственным лицом, шедшим за его гробом. Он оставил мне небольшую сумму денег, вероятно за то, что я разбила его сердце! Так вот каковы мужчины – насколько они лучше женщин!