Она поджала тонкие губки и хмыкнула, а затем принялась по слогам читать описание. Ее пухлая физиономия побледнела.
— Я слышала про этот корень! Он растет под виселицами, а когда его выдирают из земли, то кричит человеческим голосом!
— Неправда. Эти сказки рассказывают бродячие лекари-самозванцы. На самом деле мандрагора весьма полезна. Помогает от бессонницы, снимает боль… Вам следует повнимательнее выбирать, кому верить, миссис Фрэнсис.
— А вам следует повнимательнее выбирать, о чем писать в своей книге! — она захлопнула папку. — Такими вещами занимаются приспешники Дьявола!
— Я аптекарь, — спокойно сказал Джонас, забирая папку. — Моя работа — изучать свойства растений и исследовать, какие болезни ими можно лечить.
Миссис Фрэнсис упрямо сложила руки на груди.
— От вашей работы разит колдовством!
Джонас вздохнул.
— Миссис Фрэнсис, подумайте сами. Вы, помнится, не жаловались, когда я вылечил вашего мужа? Он порезался косой, а я подобрал травы которые заживили рану и уняли боль. В общине я — единственный, кто смыслит в медицине. Я пишу книгу про свои открытия, пишу ее уже много лет, и буду продолжать свои исследования.
Миссис Фрэнсис не собиралась уступать, но, видимо, поняла, что ей не удастся переспорить Джонаса. Тогда она переключилась на меня.
— Говорите что хотите, мистер Морси, но чтобы у девушки пальцы были в чернилах — это неслыханно. Вы тут, как я посмотрю, все много себе позволяете! — Она бросила взгляд на сестру, которая не отрывалась от шитья. — Лучше бы тебе, Мэри, оставить это занятие и помогать Марте.
Она помолчала, приосанилась, набрала воздуха в легкие и выпятила грудь, а затем выдохнула. Было понятно, что сейчас она что-то провозгласит. Даже Тобиас замер и поднял взгляд.
— Должна сказать тебе, сестрица, — она повернулась к Марте, — что вообще вот этот ваш… союз… — она обвела комнату рукой, чтобы показать, что имеет в виду наш дом, — видится многим сомнительным.
— Сомнительным? — Джонас нахмурился. — Как это понимать?
— Негоже девушке жить под одной крышей с мужчинами, которые не приходятся ей родственниками.
Она многозначительно посмотрела на Джонаса и на его бумаги, как бы подчеркивая, что к нему особенно много претензий.
— И кто же так считает? — спросила Марта. — Мы живем как одна семья.
— Вот именно! — фыркнула миссис Фрэнсис. — Вы живете неправильно. Было бы куда уместнее, чтобы девочка, — она махнула рукой в мою сторону, — жила с Риверсами. Они — правильная семья. Это соображение уже донесли до преподобного Джонсона.
— И кто же это донес? — от гнева у Марты так дрожали руки, что она отложила шитье.
— Преподобный обсудит ваше дело со старейшинами. Решение вам сообщат.
С этими словами она встала, чтобы уйти.
— Постойте, миссис Фрэнсис, — всполошился Джонас. — Разве у нас нет права голоса в собственном деле?
— Вы вообще не из нашей общины, у вас нет никакого права голоса.
— А как же Риверсы, неужели их даже не спросят? Вы же хотите поселить девочку в их дом!
— Они сделают так, как велит совет. Джон Риверс — человек богобоязненный и не посмеет ослушаться, — миссис Фрэнсис отвечала терпеливо, словно обращаясь к глупым детям. — Благодаря преподобному Джонсону совет всегда принимает верное решение. Через него Господь говорит нам о Своих намерениях. Воля совета будет всеобщей волей.
Как только миссис Фрэнсис ушла, Марта бросилась распекать нас с Джонасом за нашу писанину. Я пыталась объяснить, что ничего страшного не произошло: ее сестра явно безграмотна и не может разобрать, о чем речь в записях. Но Марта покачала головой и напомнила нам, что в городе нет недостатка в грамотных людях, и не исключено, что вскоре они придут поинтересоваться, что такое мы пишем.
Любительница скверных новостей, миссис Фрэнсис лично явилась сообщить, что мне пора собирать вещи и переезжать к соседям. Она даже не пыталась скрыть злорадство. Марта расстроена, и это еще мягко сказано, но говорит, что, возможно, все к лучшему: раз она не может уберечь меня от сплетен, то хоть у Риверсов я буду в безопасности.
Для меня переезд не трагедия. Ребекка мне как сестра, и если Марта для меня как мать, то Сара — все равно что любимая тетка. Джон Риверс — хороший человек, благоразумный и справедливый. Жизнь с ними не будет для меня наказанием.
И все-таки я бы предпочла самостоятельно решать, где жить.
Конец октября (?) 1659
Читать дальше