Лариса Федорова - Не лги себе

— Скажите, пожалуйста, — обратилась к ней Катя, — у вас тут водолазы работают?

— Кто-кто?

— Водолазы.

— А вам зачем?

— Знакомого ищу.

— Хорош знакомый, если скрывается!

Грубиянка, даже кисель не дала доесть, так и выхватила стакан из рук. Что ж, Катя не гордая, спросит у кого-нибудь еще. Она вышла в городок и направилась вдоль набережной, читая вывески. Их оказалось не много: сапожная мастерская, парикмахерская, починка примусов. Набережная была еще пустынной — выходить на улицу жители, видать, не торопились. Даже пляж оказался пустынным, и Катя, сбросив платьишко, с удовольствием растянулась на песке. Так и пролежала здесь часов до трех, время от времени окунаясь в воду. Позднее, конечно, народу было полно, и та злющая официантка прибежала на часок, чтобы поплавать в глубокой зеленой воде. Одеваясь, она весьма подозрительно посматривала на Катю. У Кати даже настроение пропало спрашивать о водолазах. Да и нехорошо как-то.

«Может, на работе спросить?» — думала Катя, возвращаясь домой из поселка. Рабочие, конечно, знали про водолазов, но как это будет выглядеть, если она вдруг спросит. «А тебе зачем?» Ну как им объяснить?

Цех, где работала Катя, назывался механическим. В нем было много инструментальных станков, и Катины обязанности заключались в том, чтобы смазывать их маслом. В основном здесь работали мужчины, народ грубоватый и по-южному шумный. Нет, решила Катя, не буду я никого спрашивать. Поселок невелик — найду.

В следующее воскресенье она опять мчалась среди гор в открытом трамвае. Чтобы не заходить в ненавистную столовую, она захватила с собою еды. «Купаться еду», — сказала она тете Поле. Пришлось захватить и купальник.

В этот день нарядилась Катя в новое шелковое платье с бледной голубой полоской. Оно очень шло к светлому Катиному лицу. Загар еще едва-едва коснулся тонкой кожи. Среди смуглых курортниц и южанок она очень выделялась своей белизной. Рыбаки-греки посматривали на нее с откровенным удовольствием.

— Ай-яй-яй, какая беленькая девушка! Наверное, снегом умываешься? А где снег берешь?

— Послушай, разве так можно: волос черный — лицо белое? Иди прокачу на лодке.

Видя, что она не оглядывается, молодой грек вылез из своей лодки, пошел за ней следом в гору.

— Куда ты идешь, там змеи. Хочешь провожу?

— Только посмей! — разозлившись, крикнула Катя. — Камня дождешься!

— Ай-яй-яй, как нехорошо! — омрачился парень, но отстал сразу.

Зачем она полезла в гору, когда надо было обойти всю бухту? Это из-за окаянного парня! И вернуться назад нельзя. Ладно, пусть пропал в поисках еще один день. Хоть башню посмотрит.

Возле развалин и впрямь было страшно. В лопухах что-то шуршало, шмыгало — не то осыпающийся кирпич, не то и вправду змеи. Через тропку скользнула ящерица. Катя громко запела. Она всегда пела, когда было страшно. Далеко внизу плескалось море, как и в прошлый раз, все залитое ослепительным блеском. И все-таки Катя рассмотрела на горизонте неподвижно маячившее судно. Другие суда двигались, дымили трубами, это же оставалось неподвижным.

«Зря я обидела парня, — подумала вдруг Катя. — Домчал бы он меня на своей лодочке куда хочешь. Может, то судно и есть водолазное?»

И все-таки не хотелось ей обращаться к парню. Да и странной выглядела бы ее просьба — доставить ее к неизвестному судну.

Оставалось одно — заняться осмотром башни. Катя запрокинула голову и стала смотреть вверх, туда, где зияли пустые бойницы. Во все века люди боялись войн. И все-таки воевали. Но строившие башню не столько собирались нападать, сколько отражать нападение. Нападать должны были те, с моря. Кто же именно? Ничего-то не знала Катя. Грек, наверно, знал, он ведь местный. И вообще не слишком ли часто она вспоминает этого парня?

Катя подумала о том, что вот уже год живет в Крыму, но так ни с кем из ребят и не дружит. Словно за семью печатями ее сердце. И моряки заговаривали с ней не раз, и курсанты-зенитчики. Но Катя напускала на себя строгость. Ведь могла бы время с кем-нибудь проводить. Севастопольские девчонки и в кино с моряками ходят, и на танцы. Катя в кино тоже ходит, но одна или с тетей Полей. Танцевать она не умеет, да и нет желания научиться. Ведь Антон Петрович наверняка не увлекается такими глупостями.

О чем бы ни думала Катя, что бы ни замышляла, она непременно адресовалась к этому неуловимому человеку. Иногда ее охватывала досада на такую зависимость, но она ничего уже не могла поделать с собой. Казалось, ни он, ни она никуда не уезжали из Успенска и все остановилось на той прощальной минуте, когда он впервые сказал ей «милая».