Людмила Уварова - Теперь или никогда!

— Это — особый рассказ, и когда-нибудь я вам расскажу о нем…

— А что Вася, Василий Семенович, приезжает когда-нибудь к вам? — спросил Егор.

Лицо Петра Петровича оживилось.

— Обязательно. Я к нему езжу в гости, а он меня навещает, приезжает иногда в свой отпуск в родные места. Мы вместе отправляемся сперва на братскую могилу, а потом в тот лес, где была база наших партизан.

— А что он делает теперь? — спросил Алеша.

— Разве ты забыл? Я же говорил, что он работает в Москве, стал директором большой обувной фабрики. Поседел, постарел немного, но по-прежнему такой же энергичный, боевой, как и в молодости.

— Эх, если бы Вася был писателем, он бы много чего мог написать!

Это сказал, конечно, Егор.

Петр Петрович усмехнулся:

— Нет, этого ты не дождешься. Он, правда, сказал мне как-то, что как только уйдет на пенсию, тогда и начнет писать мемуары. Но на пенсию он уйдет, по-моему, не раньше чем лет через двадцать. Уж такой он…

Петр Петрович хотел еще что-то сказать, но в это время маленький Джой подбежал к нему, с размаху уткнулся головкой в его колени.

— Устал, набегался, малыш, — ласково произнес старик.

Вместе с Джоем он вышел за калитку проводить мальчиков. И еще долго, оглядываясь, они видели его высокую, не по-старчески статную фигуру и юркого, пушистого щенка, бегавшего вокруг его ног.

— Я придумал, — сказал Егор. — Это будет здорово!

Алеша посмотрел на него и приготовился слушать.

— Ты наверняка согласишься со мной.

— Что же это такое?

— Вот что: мы приведем Петра Петровича к нам на сбор.

— А он пойдет?

— Пойдет. А если не пойдет, мы его уговорим, попросим Виталия Валерьевича, и он тоже вместе с нами уговорит его…

Помолчали немного. Потом Егор начал снова:

— Володя мне недавно письмо прислал. Пишет, чтобы я не думал о писательстве, а старался бы получше учиться.

— А ты что ему написал?

— Ничего, — отрезал Егор. — Он забыл, что когда сам учился в школе — мама мне рассказывала, — на всех уроках только и делал, что рисовал в тетрадке, его даже из класса как-то выгнали, а он говорит: хочу быть художником! Сам про себя забыл, а меня учит…

— Все они такие, взрослые, — глубокомысленно заметил Алеша.

— Наверно, все… — Егор откашлялся и сказал решительно: — Я хочу писать. Первым делом буду писать летопись города. Помнишь, такую же, какую писал сын Петра Петровича.

— Помню, конечно. Только почему ты один? По-моему, все ребята должны писать. Весь наш класс, — твердо произнес Алеша.

— Как же это получится? Все будут записывать в одну и ту же тетрадь? — недоуменно спросил Егор.

— Нет, не так. Мы будем раз в неделю собираться, вспоминать о каких-нибудь выдающихся событиях в нашей школе или в нашем городе. Все вместе обсудим, а потом кто-то будет писать, кто-то один, у кого хороший почерк.

— И потом пройдут годы, мы уже будем совсем старые, и новые ребята будут читать нашу летопись и узнают, как мы жили, и что было в нашем городе, и что случилось в нашей школе, — мечтательно проговорил Егор.

Ему представилось то далекое, невозможно далекое время, когда они с Алешей станут такими же старыми, как, например, Петр Петрович. И вот пионеры зовут их в школу на сбор, и они приходят и раскрывают толстую, общую тетрадь и читают то, что записано в ней. И все ребята слушают их вот так же, как они слушали рассказы Петра Петровича…

— Это хорошо, — согласился он. — Пусть будет так, как ты предлагаешь. Будем сообща писать летопись. Но я все равно, что бы ни говорил Володя, буду писать свою повесть.

— Помню, читал ты мне начало этой повести. Какой-то дяденька в меховой шапке подошел к почтовому ящику, сказал: «Теперь или никогда!», лизнул марку, опустил письмо… Видишь, я все помню, все как есть!

— Ничего этого не будет, — оборвал Егор Алешу.

Алеша засмеялся:

— Ни теперь, ни никогда?

— Я буду писать совсем новую повесть, — серьезно проговорил Егор, — о Мите Воронцове. Я даже знаю примерно, как она будет начинаться…

«Однажды мой пес Кузя выкопал в земле круглую коробку. В этой коробке было много разных фотографий. И на самом верху лежала фотография мальчика, которого звали Митя Воронцов…»

— Она лежала как раз не на самом верху, а наоборот — внизу, — сказал Алеша, любивший во всем точность. — А ты напишешь, что наша школа носит имя Мити Воронцова? — спросил он.