Людмила Уварова - Теперь или никогда!

И вот однажды… Однажды не кто иной, как Филипп, вызвал Васю на допрос.

— За мной, — коротко сказал он.

Вася вышел за ним. Во дворе стоял небольшой автобус, выкрашенный в темно-синий цвет.

Вася, уже почти две недели просидевший в душной и темной камере, остановился. Свежий воздух внезапно опьянил его. Он вдруг, как никогда, ясно увидел голубое небо, птиц, пролетавших высоко над его головой, ветви деревьев, колеблемые ветром.

Мелькнуло в голове:

«Вот и все. Больше ничего никогда не увижу. Никогда!»

Филипп молча указал ему на дверь автобуса.

Он влез. Вместе с ним сели Филипп и немецкий солдат с автоматом в руках.

Филипп сел позади него. Солдат — несколько поодаль. Шофер повел машину.

Они выехали за ворота тюрьмы.

— Не оборачивайся, — услышал Вася шепотом сказанные слова. — Тебя везут в комендатуру, к какому-то эсэсовцу, который специально приехал, чтобы допросить тебя. Сейчас мы проедем мимо городского сада, я схвачу солдата, а ты беги к двери и прыгай. Понял?

Вася, само собой, и вида не подал, что слышал что-либо. Солдат благодушно поглядывал в окно, не подозревая о том, что истекают последние минуты его жизни.

Внезапно Филипп привстал, подошел к солдату со спины и как бы упал на его плечи. Оба повалились на пол. Филипп успел выхватить пистолет и несколько раз рукояткой ударил немца по голове. Немец затих. Филипп обернулся к Васе.

— Беги, — прохрипел он, — чего же ты?!

— Бежим со мной, — сказал Вася.

— Сперва ты, — сказал Филипп. — Я за тобой…

Вася прыгнул и скрылся в городском саду, где он хорошо знал каждую тропинку, каждую излучину речного берега…

Васю вывели на допрос. В голове мелькнуло: «Вот и все. Больше ничего никогда не увижу».

До поздней ночи просидел он в камышах у реки. А брата все не было. Успел ли он выскочить из машины? И если успел, то куда же он делся?

Вася думал, размышлял, но ничего не мог придумать.

Когда окончательно стемнело, Вася направился вдоль дороги в пригородное село. Здесь жила мать его старого школьного друга Сережи, который давно ушел к партизанам.

Под утро он добрался до села. Огородами дополз до знакомого дома.

Тихо стукнул в окно. Чье-то лицо показалось из-за занавески. Вася вгляделся, и сердце его радостно забилось. Он узнал мать своего друга.

— У вас немцев нет? — тихо спросил он.

Она разглядела его, узнала. Выцветшие глаза ее просияли улыбкой.

— Вася, голубчик, иди в дом, — тихо сказала она.

Сережина мать накормила его, обмыла и перевязала израненные, исцарапанные руки и ноги, потом отвела его в подпол. Кругом в соседних домах разместились гитлеровцы, и Васе нельзя было оставаться в доме, на виду…

Там, в подполе, он прожил что-то около месяца. Старуха носила ему еду и рассказывала о слухах, носившихся вокруг, о том, что Красная Армия подходит все ближе, уже слышны были в селе раскаты дальнобойных советских орудий…

И Вася чувствовал: больше так жить он не может. Не может скрываться в подполе и ничем, решительно ничем не помогать своим, которые сражаются с ненавистным врагом.

Однажды утром он сказал:

— Я уйду…

Она испугалась:

— Куда, голубчик? Кругом же фашисты…

— Уйду, — упрямо повторил Вася. — Больше не могу… Фронт уже близко, буду пробиваться к своим.

Она взглянула на его исхудавшее, обросшее темной щетиной, постаревшее лицо и не нашлась, что сказать в ответ. Наверно, если бы на месте Васи был ее сын, он бы поступил точно так же…

— Бог тебя храни, — сказала старая женщина и медленно, истово перекрестила Васю.

Ночью, когда все село затихло, он ушел. Старуха дала ему с собой краюху ржаного хлеба и несколько картофелин. Больше она ничего не могла дать.

Он пробирался на восток долго, наверно, не меньше трех недель. Отсиживался в лесу, питался корой деревьев, грибами, поздней лесной ягодой и снова шел дальше. Иногда на дороге встречалась ему какая-нибудь деревенька, и он крадучись, ночью пробирался к крайней избе, заглядывая в окно и, если лица хозяев казались ему добрыми, не внушавшими подозрений, тихо стучал в окно, и его пускали переночевать, и давали с собой хлеба, и желали счастливо добраться до своих…

Уже много позднее, когда ему удалось перейти линию фронта и присоединиться к частям Красной Армии, он рассказывал друзьям:

— За это время я стал физиономистом, научился по лицу читать каждого человека и, представьте, ни разу не обманулся…