Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Хмурое лицо ее казалось раз и навсегда обиженным.

— Он был очень обязательный, — сказала она. — Такие люди теперь редки.

— Да, — рассеянно сказал Потрашев.

Он не выносил этого обычая живых — непременно говорить о мертвых добро, вспоминать одно лишь хорошее. В этом чувствовалось ему что-то неестественное, насильственное, словно люди принуждали себя во что бы то ни стало отыскать в ушедших сплошь превосходные качества, забывая о том, что и они сами, равно как плохие, так и хорошие, все одно умрут.

Соседка прикрыла за собой дверь, и снова воцарилась тишина. Лишь за окном время от времени слышался шум проезжающей машины.

Потрашев обвел глазами комнату. Здесь было мало вещей. Все они были знакомы с детства — тахта, покрытая стареньким пледом, стол, книжный шкаф с зеленой занавеской на дверце.

Внезапно Потрашев повернул голову, почувствовав на себе чей-то взгляд. В упор на него смотрели серые с чуть заметной прозеленью, широко расставленные глаза. Куда бы он ни повернул голову, они смотрели на него, как бы следя за каждым его движением.

Удивительные то были глаза! Наивные, словно распахнутые навстречу жизни, в то же время проницательные, не детски вдумчивые.

Он подошел ближе, глядя в глаза на портрете, сдвинув брови, разглядывая худое мальчишеское лицо с острым подбородком, впалые щеки, тонкую, слегка опаленную загаром шею.

Таким он был тридцать или тридцать пять лет тому назад.

Потрашеву вспомнилось, как отец рисовал его. Он пришел тогда из школы. Были первые жаркие дни лета. Ребята ждали его на Неве: они все вместе собирались покататься на лодке.

— Никуда ты не поедешь, — сказал отец. — Ты же знаешь, я еще вчера приготовил грунт. — И, усмехнувшись, посмотрел на огорченное лицо сына. — Понимаешь, я сам себе дал слово — сегодня возьмусь за работу, буду писать тебя…

Отец и в самом деле был обязательный. Всегда держал слово, даже если давал его самому себе.

Он усадил Костю на стул, лицом к окну.

— Посиди спокойно, это не так уж долго…

И Костя сел. Он не спорил с отцом, может быть потому, что знал — спорить с ним бесполезно, все равно отец победит его.

Он сидел и смотрел в окно, за которым лучилось, синело высокое, облитое солнечным светом небо.

Он думал о том, что ребята, должно быть, не дождались его и теперь уже катят себе по Неве, и вода голубая, прохладная, и лодка покачивается на волнах, а Семка, наверно, принес гитару и, по своему обыкновению, быстро и фальшиво наигрывает «Когда идет, его качает, словно лодочку».

— Не делай такого плаксивого лица, — сказал через плечо отец, энергично накладывая краски на холст. — Веселее, сын!

— Долго еще? — тоскливо спросил Костя.

Отец не ответил, — наверно, не слышал. Он выдавливал из тюбиков краски и быстро размазывал их на палитре; синие, зеленые, серые, они теряли свой первоначальный цвет, смешиваясь друг с другом, — синяя неожиданно превращалась в зеленую, зеленая в коричневую… Потом отец наносил их на холст, и все время, сощурив глаза, бегло, как бы украдкой, поглядывал на Костю.

— На сегодня все, — с сожалением сказал отец. — Можешь идти куда хочешь!

— Куда ж я теперь пойду? — грустно отозвался Костя.

И отец вдруг обрадовался:

— Правда? Некуда идти? Тогда посиди, а я еще поколдую…

И он «колдовал» еще что-то около часа, то отходя от своей работы, то приближаясь к ней и все поглядывая на Костю озабоченными, быстро моргавшими глазами.

Он писал его портрет несколько дней, не то пять, не то шесть, все никак не хотел закончить. Иногда ловил сына: «Сейчас у тебя такие глаза, какие мне нужны. Садись, посиди немного…»

Сын терпеливо высиживал перед ним, а он размазывал краски на палитре и быстро поглядывал на него.

Однажды сказал:

— Баста!

— Неужели я такой? — спросил тогда Костя.

— А что, не можешь узнать?

Костя резонно ответил:

— Себя никогда не знаешь…

Отец повесил его портрет на стене возле окна. Первое время часто подходил к нему, потом отходил к дверям и все порывался что-то прибавить, дописать, исправить.

А потом охладел, остыл, новые интересы, новые заботы захватили его.

Профессия у него была самая что ни на есть прозаическая — фармацевт в аптеке. Но его всегда тянуло к искусству.

Он любил рисовать, сам научился играть на гитаре, даже стихи писал. Как-то Костя нашел под столом листок бумаги, и на нем аккуратным, крупным почерком отца были написаны строчки, небрежно перечеркнутые снизу и сверху. Несколько строчек он все же разобрал. Как это было там?