Марк Твен - Как обманывать людей. Пособие для политиков, журналистов и карточных шулеров [litres]

– О, все в порядке… вы ведь меня знаете… внесите его в список, я отвечаю.

Портье с важной миной покачал головой.

Майор добавил:

– С этим все в порядке, он будет через двадцать четыре часа… он идет почтой. Вот мой, а его идет почтой, за нами следом.

Портье был полон учтивости и почтения, но непреклонен. Он сказал по-английски:

– Право же, мне бы очень хотелось оказать вам эту услугу, майор, и я оказал бы ее, если бы это было в моих силах, но у меня нет выбора, и я вынужден просить его удалиться. Я не могу позволить ему ни минуты оставаться в гостинице.

Пэрриш покачнулся и издал стон, майор подхватил его и, поддерживая одной рукой, просительно обратился к портье:

– Полноте, вы же знаете меня… меня все знают… разрешите ему только переночевать здесь, и я даю вам слово…

Портье покачал головой и сказал:

– Однако, майор, вы подвергаете опасности меня и всю гостиницу. Я… мне противна самая мысль об этом… но я обязан позвать полицию.

– Погодите, не делайте этого. Идемте, мой мальчик, и не падайте духом. Все будет хорошо. Эй, извозчик, сюда! Прыгайте, Пэрриш. Дворец начальника жандармского управления. Дуй вовсю, извозчик! Шевелись! Гони во весь дух! Ну вот, теперь можете быть совершенно спокойны. Князь Бословский меня знает, знает, как свои пять пальцев, и он быстро все уладит.

Они вихрем пронеслись по оживленным улицам и остановились у залитого огнями дворца. Но тут пробило половину девятого, караульный сказал, что князь идет обедать и никого не сможет принять.

– Ну, уж меня-то он примет! – воскликнул бравый майор и подал свою карточку. – Я майор Джексон. Передайте ее, и все будет в порядке.

Невзирая на сопротивление, карточка была отослана, и майор со своим подопечным прошли в приемную. После долгого ожидания за ними прислали и ввели в пышный кабинет, где их встретил князь, роскошно одетый и хмурый, как грозовая туча. Майор изложил свое дело и попросил отсрочки на двадцать четыре часа, пока не будет получен паспорт.

– Это невозможно, – ответил князь на безукоризненном английском языке. – Меня изумляет, как вы могли совершить такое безумие и привезти сюда без паспорта этого юношу. Право, я изумлен, майор. Ведь это же десять лет Сибири без всякого снисхождения… Держите его! Да помогите же ему!

Ибо несчастный Пэрриш в эту минуту совершал вторичное путешествие на пол.

– Скорее, дайте ему вот этого. Хорошо… Еще глоточек… Коньяк – именно то, что нужно, как вы полагаете, юноша? Ну вот, теперь вам лучше, бедняжка. Ложитесь сюда на диван. Как глупо было с вашей стороны, майор, втянуть его в такую ужасную историю!

Майор осторожно уложил юношу, подсунул ему под голову подушку и шепнул на ухо:

– Прикидывайтесь вовсю. Делайте вид, что вот-вот окочуритесь; вы видите, он растроган. Чувствительное сердце бьется где-то там, под всем этим… Издайте стон и скажите: «О мама, мама!» – это его доконает как пить дать.

Пэрриш, который готов был проделать все это по естественному побуждению, незамедлительно последовал совету майора и застонал с такой огромной и подкупающей искренностью, что майор прошептал:

– Блестяще! А ну-ка еще разок. Самой Саре Бернар так не сыграть.

В конце концов красноречие майора и отчаяние юноши сделали свое дело, князь сдался и сказал:

– Будь по-вашему; хоть вы и заслуживаете сурового урока. Я даю вам ровно двадцать четыре часа. Если за это время вы не получите паспорта, можете ко мне не являться. Тогда уже Сибирь, и никакой надежды на помилование.

Пока майор и юноша рассыпались в благодарностях, князь позвонил, вызвал двух солдат и по-русски приказал им всюду следовать за этими двумя людьми, ни на минуту не выпуская из виду младшего, в течение двадцати четырех часов, и если по истечении этого срока юноша не сможет предъявить паспорт, заточить его в каземат Петропавловской крепости, а об исполнении доложить.

Злополучные путешественники прибыли в гостиницу в сопровождении своих стражей, которые не спускали с них глаз в течение всего обеда и просидели в комнате Пэрриша до тех пор, пока майор не отправился спать, ободрив упомянутого Пэрриша. После чего один из солдат, оставшись вдвоем с Пэрришем, замкнул комнату на ключ, в то время как второй растянулся у порога снаружи и тут же заснул.

Но Альфред Пэрриш не последовал его примеру. Едва очутился он наедине с угрюмым солдатом и безголосая тишина обступила его со всех сторон, его напускная бодрость стала улетучиваться, искусственно раздутая храбрость выдыхаться, пока не съежилась до своих обычных размеров, а жалкое сердечко сморщилось в изюминку. За какие-то полчаса он докатился до того, что дальше некуда, – тоска, уныние, ужас, отчаяние не могли быть беспредельнее. Постель? Она не для таких, как он, не для обреченных, не для погибших! Сон? Он не иудейский отрок, чтобы уснуть в пещи огненной! Метаться взад и вперед по комнате – вот все, что он мог делать. И не только мог, но должен был! И он метался, словно выполнял урок. И стонал, и плакал, и дрожал, и молился.