Йонас Довидайтис - Секретная почта

Что-то промелькнуло среди сосен. Адомас затаил дыхание. Сейчас опять откроется перед ним какое-нибудь любопытное зрелище. Где-то поблизости лось. Не проснулся ли сохатый?

Но на тропину вылез волк — матерый, отъевшийся. Задрав морду и выпятив грудь, вызывающе поглядел на человека. В предутреннем свете звериная шерсть казалась лиловой.

Адомас стиснул палку. Нет, это не тросточка для прогулок. Еще после первой войны он нашел в поле казачью пику и, сняв с нее острие, насадил на свою палку, чтоб лучше взбираться зимой по скользким буграм.

Волк не двигался. Недавно здесь проходила облава. Адомас дал охотникам павшую лошадь, сани, чтоб свезти ее в чащу, помог устроить засаду. Возле приманки застрелили молодую красавицу волчиху. Потом ночной лес долго оглашался душераздирающим воем. Адомас удивлялся: неужели самец так оплакивает свою подругу?

А теперь лесник сжимал посох и чувствовал, как озноб забирается под тулуп.

Волк не отступал. Разглядывал лесника, будто несмышленого барашка или жеребенка. Зверь упрямо выжидал. Он словно прикидывал — кому принадлежит эта тропа. Повстречались зверь с человеком. Кто из них отступит? Кто из них испуганно повернется спиной? За кем останется свободный путь?

В голове у Адомаса лихорадочно носились мысли. Не этого ли зверя не раз уже угощали горячим свинцом? Не он ли однажды привел свою свору к стогам, и хищная стая в ту ночь отдыхала не в лесной глуши, не в темном болоте, а на стогах сена, откуда отлично видны жилища двуногих врагов? Не этот ли самый волк несколько лет назад подстерег в темноте возвращающегося из школы мальчугана? Только весной, когда стаял снег, нашли деревянный короб с почерневшими книжками, башмаки, клеенчатый брючный ремешок.

Не этот ли самый людоед?

Ужас охватил Адомаса. Замахнувшись палкой, он заорал. Но волк еле шевельнул задом. Взъерошил шерсть. Сверкающими неподвижными глазами уставился на лесника.

Эхо в просеках грустно и беспомощно повторило крик Адомаса. А волк все стоял, выпятив грудь. Врагов разделяло совсем небольшое расстояние. Лесник уже, казалось, ощутил горячее дыхание зверя.

И Адомас снова крикнул: «Прочь! Эй, люди! Волк!»

Он звал, только вряд ли кто его услышит. Но собственный голос подбодрял его. Адомас сообразил — надо укрыться за деревом и острой палкой пырнуть волка, если только тот… если только…

Хищник словно прочел мысли Адомаса. Почуял испуг человека. Лесник не успел и моргнуть, как волк, словно подкинутый могучей пружиной, круто вскочил с заметенной тропы. Такой бросок зверя жертва наблюдает единственный раз в жизни — в первый и последний.

Адомасу померещилось, будто волк пролетел над его теменем. Лесник даже голову втянул, словно опасаясь, как бы зверь не содрал с него когтями заячью шапку. Но в то утро волк не играл с человеком. Он точно рассчитал свой прыжок. От сильного удара в грудь Адомас рухнул на спину. Серый небосвод загородило мохнатое чудище, казавшееся уже не фиолетовым, а рыжим.

Вот когда Адомас пришел в себя. «Волк на мне, я под ним, его пасть возле моей глотки».

Палка с острым наконечником выпала из рук Адомаса. Он чувствовал зловонное дыхание зверя, дрожь упругого тела, слышал глухое урчание.

Адомас облапил волка и стиснул его загривок, стараясь столкнуть с себя дергавшегося от ярости хищника. Но зверь был скользким, он проворно вывернулся, и Адомас снова увидел волчьи клыки возле самого лица, на лесника брызгала липкая слюна.

Немало зим и весен прожил старик, но дружба его с чащей не прошла понапрасну. Для своего возраста Адомас сохранил достаточную ловкость и прыть — мускулы его остались сильными. Он сжимал теперь шею хищника с такой дикой силой, что казалось, волчьи позвонки треснут, но это разъяренному волку было нипочем. Сантиметр за сантиметром зверь выскальзывал из обхвата. Вот уже Адомас и волк чуть не лбами столкнулись. Лесник видел глаза — ледяные, с розоватым отблеском, пожалуй, даже веселые. Но нет — страшный блеск во взгляде волка напомнил Адомасу о неподвижной волчице возле лошадиной туши. Старик снова будто услышал одинокий вой в ночной чащобе.

Лесник с каждым мгновением слабел. Но он делал все, что только мог. Руку, закутанную овчиной, он сунул в волчью пасть, как удила коню. Клыки зверя прокусили тулуп, дошли до живого тела. Острая боль обожгла Адомаса, но и привела его в себя. Лесник вырвал руку и тут же, с остервенением обреченного, сунул в хищную пасть другой локоть. Вонзая клыки, волк как-то обмяк, и этим воспользовался лесник. Он наполовину скинул с себя волка. Тот выпустил локоть, и острая морда снова очутилась у лица Адомаса. Вонючая слюна брызгала на него.