Йонас Довидайтис - Секретная почта

Мокрые окна задрожали от гула. Из черной тучи вынырнула серебряная птица, осторожно облетела вокруг зеленой площадки, развернулась против ветра и приземлилась.

Пузатый еще больше помрачнел, проглотил незаконченную фразу и поволок два объемистых чемодана. У трапа он очутился первым. Недоверчиво взглянул на раскрытые дверцы. Соломенная шляпа съехала с затылка.

Дождевые капли звякали о металлические крылья. Тучи не переставали бесчинствовать. Мутное небо давило на землю.

Летчик с золотыми нашивками на чистеньком синем костюме нес бортжурнал и еще какие-то документы.

— Выдаете пассажирам парашюты? — осведомился круглолицый.

— А зачем? — улыбнулся пилот. — Уж не собираетесь ли вы по дороге бросить ваши чемоданы и закончить поездку пешком?

— А какая же у нас гарантия, что в такую бурю долетим целыми и невредимыми? — не сдавался толстяк.

— Ох и шутник… — Летчик заметил меня и протянул руку. — Ну а ты не боишься без парашюта? — И, громко смеясь, взбежал по алюминиевой лесенке.

— Порядочки! — возмущался пузатый, косясь на меня. — Если не хватает средств на необходимый инвентарь, пусть хоть напрокат дают. Мы заплатим. Стиральную машину можно арендовать, а про парашюты забыли!

Сиденья были глубокие и удобные. Мягкий ковер заглушал шаги. В самолете пахло сосновой хвоей. После непогоды на дворе здесь было уютно, как дома.

Не снимая шляпы, любитель парашютов протирал запотевшее окошко. Дождь усилился, по стеклу катились бусинки капель.

Загудели пропеллеры.

Через несколько минут самолет уже плыл над зубчатыми елями. Серебряным крылом махнул берегу и нырнул в вату туч.

«Ох и шутник…» — вспомнились мне слова летчика. Да, гражданин пассажир, вы большой чудак и выдумщик, и рассуждаете о вещах, о которых не имеете и, наверно, никогда не будете иметь понятия. А мы с пилотом Юргисом кое-что смыслим. Мне даже известна самая тяжелая минута в его жизни. Не тогда ли ты, Юргис, поверил в свою крылатую судьбу? Ты не забыл, как все это случилось?

В аэроклубе имелись в наличии всего один самолет, один парашют и целое полчище подростков — беззаветных помощников механика. Мы выкатывали из ангара двухместную учебную машину на лужайку. Для нас было делом чести схватить тряпку и до блеска надраить замасленное пузо самолета. Мы соревновались — кто первый подставит колодки под колеса аппарата или притащит насос и накачает горючее. Юргису очень везло. Он жил в двух шагах от аэродрома и чаще топтал этот луг, чем пол в своей квартире. Мы подружились — оба были пятнадцатилетними, долговязыми, оба знали решительно все об авиации, о летчиках и их подвигах в поднебесье. Конечно, больше всего мы стремились попасть вместо балласта на свободное сиденье во время полета. Небольшая группа подготовленных молодых пилотов летала уже самостоятельно, а на второе сиденье для равновесия наваливали мешок с гравием. И на этот взбухший мешок мы смотрели с неприкрытой ненавистью. Он нагло присвоил место, по праву — наше. Мертвый груз поднимался к небу, витал над городом и рекой, совершал виражи, сталкивался с облаками, был немым свидетелем всех красот полета… А мы бродили по земле и ротозейничали!

Потом молодые пилоты набили руку. Выкинули мешок. А на свободное место стали сажать живых людей.

Сиденье было глубокое, и мы, юнцы, еле выставляли оттуда кончик носа. Но день, когда ни разу не удавалось подняться в воздух, считался потерянным. Мы всячески заискивали перед летчиками, вперегонки расхваливали их взлеты и спуски, чтоб только удостоиться милостивого предложения:

— Садись. Полетаем.

В долгую зимнюю пору летали редко, но с мая молодых летчиков начали обучать более сложным полетам, так называемому высшему пилотажу. Пришел черед мертвых петель, иммельманов, скольжений на крыле, штопоров.

А как же с нами? Позволят ли летать седокам, не боящимся ни воздушных ЯМ, ни головокружительных фигур?

Инструктор заявил безо всякой дипломатии:

— Нет, голубчики. Парашют — один, для пилота. Не отдавать же его вам! Подрастете — успеете.

— Какое издевательство! — негодовал Юргис. — Диктатор нашелся! «Подрастете — успеете»…

Самолет купался в лазури. Его веселое гуденье терзало наши сердца. Нас отшвырнули прочь, как ненужную ветошь. Даже зеленая трава аэродрома утомляла взор — земля цепко схватила нас и прижимала к себе до удушья.

Юргис встал и молча ушел.

Я не видел его целую неделю.

Только в субботу он появился снова, в запачканных известью штанах, грязный, исхудалый, но со странным огоньком во взгляде. Отвел меня в сторону и зашептал: