Аврора Гитри - Татуированные души

— Я вам приготовил лимонад, — говорю я и ставлю перед Джонсом стакан.

— Очень хорошо. Спасибо, Пхон, — отвечает он, берет стакан и немедленно подносит его к губам.

Я не сразу ухожу на кухню. Я стою перед ним, опустив голову, и украдкой смотрю, проверяя, по вкусу ли ему напиток. Он пьет, прикрыв глаза. Это хороший знак. Я незаметно улыбаюсь, как колдун, удовлетворенный тем, что невинная жертва проглотила его волшебное зелье, и поворачиваюсь, чтобы вернуться в свое убежище.

— Подожди минуточку.

Его тон изменился. Стал суровым. Таким же, как в тот день, когда он обнаружил, что я разбил один из шести хрустальных бокалов, вытирая с них пыль. Я не решился ему признаться, надеясь, что он ничего не заметит. Но два месяца спустя он пригласил на ужин коллег по работе. Как раз шестерых.

— Я встретил госпожу Мартен, — говорит он, ставя стакан на низкий столик.

Ну и что же эта гадина ему сказала?

Джонс складывает руки на коленях. Я уже видел эту позу, и она не предвещает ничего хорошего.

— Она сказала мне, что приходила Нет и…

Он прерывается, встает и подходит к буфету из темного дерева, стоящему у входа в гостиную. Он выжидает несколько секунд, потом открывает верхний левый ящик, тот, где обычно хранит важные бумаги. Хозяин достает какой-то предмет, слишком маленький, чтобы я мог разглядеть его со своего места. Затем, опустив голову и сгорбив спину, он возвращается на диван. Он прячет в руках то, за чем он поднимался. Он хмурит лоб, он озабочен, ему неловко. Через мгновение он раскрывает ладонь и ставит на стол две маленькие серебряные коробочки. Одну овальную, другую круглую. Пеликана и майну. Двух птиц, улетевших из его комнаты. Я с трудом стряхиваю оцепенение и пытаюсь прийти в себя.

— Госпожа Мартен сказала, что она подозревает Нет в краже. Сначала я ей не поверил, но… Вчера вечером, сразу после прихода Нет, я заметил, что две шкатулки исчезли, — говорит он почти шепотом. — Когда она заснула, я залез в ее сумку и там их…

Невыносимые картины проносятся перед моими глазами. Убираясь утром в спальне и поднимая брошенную у порога ванной комнаты простыню, я думал, что это следы ночи любви, а это были последствия бурной сцены расставания. Я представляю Нет, застывшую на постели в момент предъявления Джонсом вещественных доказательств. Ее сердце разрывается, она понимает, что потеряла фаранга из-за двух серебряных коробочек. Потом я вижу, как она, в последнем порыве гордости, заворачивается в простыню, чтобы одеться в защищенном от его взглядов месте, и бежит… Как воровка.

— Она больше не придет, ты знаешь?

Я закрываю глаза. Я потерял свою единственную союзницу. Она покинула меня.

— Пхон, что с тобой?

Джонс никогда не говорил со мной таким голосом. Так мягко и ласково, словно дружески утешая меня. Я дрожу. Напрасная трата нежности. Она не возместит мне потери.

— Пхон, с тобой все в порядке? — спрашивает господин Джонс, которого встревожила моя бледность.

— Да, извините. Я… я пойду их поставлю на место, — говорю я и беру двух птиц, которые обжигают мне ладони.

Волоча ноги к лестнице, я горю от ненависти. К госпоже Мартен, которая, наверное, радуется сейчас. К Нет, которая солгала мне, сказав, что хочет приворожить Джонса, а сама хотела лишь обворовать его. К себе, такому легковерному. Поднимаясь по ступеням, я понимаю, что бормочу что-то себе под нос, как брат во время приступа безумия, и скорее сжимаю губы, чтобы отогнать угрожающее мне помешательство.

Я переступаю порог спальни, и ноги у меня подкашиваются. От запаха перечной мяты.

Я прислоняюсь к дереву дверной рамы и сдерживаю слезы. Мне приходит в голову, что я должен был взять вину на себя, чтобы позволить моей подруге вернуться сюда. Меня хозяин, быть может, и простил бы. Меня, слугу-оборванца, который даже на работу приходит порой весь в синяках.

— Положи их на место и иди домой.

Я вздрагиваю. Я не слышал, как он поднялся.

— Да, сударь.

Я молча подчиняюсь. У меня мокрые глаза. Руки дрожат. Я словно совершаю подношение в память дорогого погибшего человека.

— Том кха кхай для вас стоит в холодильнике, — говорю я, проходя мимо Джонса. — До завтра, сударь.

— Да, до завтра.

Я быстро спускаюсь по лестнице. Я должен вдохнуть свежего воздуха и рассеять запах подруги, чтобы прогнать воспоминания о ней. Когда я выхожу из дома, теплый воздух ласково обвевает меня и осушает мои слезы. Меня сотрясают беззвучные рыдания, я закрываю за собой дверь и поворачиваюсь. Мне пора возвращаться к своим пыткам. Я бегу по кемпаунду бегом, чтобы спрятать от всех распухшие от горя глаза. Эта поспешность мешает мне заметить атлетическую светловолосую фигуру, которая выходит от Даниэлей и спокойно направляется к соседнему дому.